Максим Аверин: «С новогодними подарками в руках, прямиком из ГУМа, меня забрали в милицию»
Интервью с актером театра и кино.
— Однажды в новогоднюю ночь я вернулся после всех отработанных елок и корпоративов в четыре утра и по--нял, что разделить праздник не с кем. Людей-то я повеселил, а сам буду встречать Новый год в одиночестве. Грустно стало, тоскливо. И когда я уже собрался с невеселыми мыслями ложить--ся спать, раздался звонок: за дверью стояли все мои друзья, с шампанским и шумными поздравлениями. После этого я ни разу не работал в новогоднюю ночь. Всегда отдыхаю, устраиваю каникулы вплоть до старого Нового года. Всех денег не заработаешь! Новый год — любимейший праздник — до сих пор ассоциируется с тем моментом, когда мама доставала с антресолей старую пыльную коробку с новогодними игрушками и мы начинали наряжать елку — непременно живую, пахучую, пушистую. Украшения были простыми, незамысловатыми, но такими дорогими сердцу. Больше всего мне нравился будильник: пузатый, с золотым циферблатом, до сих пор его живо представляю. Раньше ведь не было того ассортимента игрушек, который доступен сейчас. Я помню, как в 2000 году перед Новым годом, буквально 29-го или 30-го числа, поехал в ГУМ за подарками. И впервые увидел потрясающей красоты расписанные вручную шары, шишки, а также снеговиков… Я обалдел и начал скупать все подряд! Тут надо заметить, что на тот момент мне исполнилось 25 лет и я еще не успел поменять паспорт. На выходе из ГУМа наряд милиции решил проверить у меня документы, и поскольку после дня рождения прошел месяц и паспорт я так и не успел поменять, а «благодарить» наряд не собирался, меня, с пакетами в руках, забрали в отделение разбираться! Ужас ситуации заключался в том, что в этот вечер через несколько часов у меня спектакль в театре! Каждый артист знает: не явиться можно только по причине смерти, остальное не принимается. В общем, не помню как, но во всем разобрались, я пообещал поменять паспорт и в итоге успел в театр до поднятия занавеса.
В последнее время замечаю, что чем раньше сейчас начинается предновогодняя истерия, украшение магазинов и реклама, тем меньше ты чувствуешь наступление праздника… Есть в этом что-то искусственное, будто заранее привыкаешь к 31 декабря… Не говоря уже о той невероятной сутолоке, которая возникает накануне.
— Видимо, поэтому каждый год перед 31 декабря вы улетаете большой компанией встречать праздник в теплые страны. Правда, там нет ни снега, ни живой пахучей елки. Не чувствуете себя обделенными?
— Аккурат к старому Новому году мы возвращаемся домой и еще два-три месяца вместе со всеми наслаждаемся и снегом, и морозами, и московской слякотью под ногами! (Смеется.) У мамы все еще стоит елка, а в «Сатириконе» есть добрая традиция — 13 января устраивать капустник и поздравлять друг друга. Раньше обязательно ставил живую ель у себя дома — однажды она жила у меня аж до марта. Простояла бы, пожелтевшая и порядком осыпавшаяся, еще дольше, но она пустила корни, которые разрослись настолько, что горшок под ней лопнул! С тех пор не рискую ставить. А в свои новогодние каникулы мы дружной компанией, куда входят мои коллеги и друзья, не имеющие никакого отношения к театру, берем с собой атрибуты русского Нового года: бутыл-ку «Советского шампанского», диск с фильмом «Ирония судьбы, или С легким паром!» и мишуру для украшений — с последним могут быть проб-лемы в местных магазинах. Ездим сложившейся компанией лет шесть уже.
Первый раз был Сингапур. Приземлившись, мы прямо из аэропорта поехали в Индийский квартал, где купили множество национальных нарядов и устроили в них вечеринку. Дед Мороз и Снегурочка в сари и чалмах — это довольно колоритно, поверьте. Единственное — не нашли новогодние гирлянды: в магазинах их попросту не было. Как и майонеза, чтобы заправить оливье. Салат непременно строгаем из подручных продуктов. Так что Новый год у нас самый что ни на есть традиционный. Конечно, не обходится порой без дорожных приключений. Два года назад летели на остров Самуи в Таиланде. Приехали в Шереметьево, и на стойке регистрации выяснилось, что наш рейс задерживается на восемь часов. А рядом как раз стоит женщина, которая вдруг начинает орать благим матом. Оказалось, ее рейс тоже откладывался, и она решила съездить домой, а через несколько часов вернуться. В итоге что-то поменялось, и к моменту ее возвращения самолет благополучно улетел без нее. Я строго сказал друзьям, что никто из нас с места не сдвинется. Мы сняли номер в капсульном отеле при аэропорте и провели восемь часов там. Потом улетели, но все-таки опоздали на стыковочный рейс в Бангкоке. Недолго думая взяли там микроавтобус на всю честную компанию из десяти человек и следующие двенадцать часов провели в пути. Затем пересели на паром и спустя еще несколько часов добрались до пункта назначения. В дороге провели почти двое суток! Но на месте нас ждали друзья, добравшиеся днем раньше и приготовившие все для праздника. Немного поспав, мы были бодры, веселы и готовы к встрече Нового года. Поэтому я убежден: секрет любого праздника — хорошая компания и собственный настрой. Если настроения нет, создавайте его себе сами.
— Каким, например, образом? Не все ведь могут позволить себе поездку на острова.
— Веселье можно устроить абсолютно везде. Я помню, какие вечеринки шумели в моей скромной съемной квартире в начале 2000-х. Как радушный хозяин, я с шести вечера строгал оливье, делал селедку под шубой, заранее варил холодец! Готовить люблю и умею, хотя сейчас и делаю это очень редко, к тому же не ем мяса… А тогда все было по-другому! Наготовив всего и побольше, нужно было придумать, куда все это поставить. Малюсенький стол на кухне не мог вместить и половины тарелок. Тогда я снимал с петель межкомнатную дверь и клал ее на пару табуреток — стол готов. Для всех входящих в квартиру непременным условием был новогодний костюм. Этому четкому правилу следовали все, за исключением новичков. Помню, мы только подружились с Вадиком Верником, который делает программу «Кто там…», и я пригласил его отмечать Новый год с нами. Предупредил, что нужен костюм, но он все равно пришел в чем-то повседневном. И сразу понял, как невыгодно выделяется на фоне всех остальных. Одна наша подруга из Большого театра нарядилась мушкетером, Володя Большов плясал в наряде зайчихи, кто-то был снежинкой… У Верника тут же загорелись глаза, и он на ходу начал придумывать себе наряд. А после первых бокалов шампанско--го мы начинали играть в любимые шарады. Взрослые люди звонили в двери к соседям и выполняли загаданные задания: присесть энное количество раз, рассказать стихотворение и так далее и тому подобное. Ну как дети малые. Не все, правда, рисковали открыть дверь в два часа ночи женщине-мушкетеру со шпагой наперевес. Пойди разбери через глазок, что оружие бутафорское. (Смеется.) А в какой-то високосный год по настоянию мамы Агриппины Стекловой, с которой дружим долгие годы, мы всей компанией залезли под стол (тогда уже появился традиционный стол на ножках) и кричали оттуда: «Касьян, Касьян, не коси меня!» И это со всей серьезностью, без шуток. А под бой курантов обязательно сжигали бумажку с написанными желаниями и выпивали бокал шампанского с пеплом до дна. Делаем это и сейчас — работает! Прошлый Новый год встретили на Мальдивах. Каждое утро я выходил на пирс и голышом нырял в воду, в нереальной красоты океан. И никто меня там не узнавал, просто потому, что никого, кроме друзей, в округе не было. Ну я так думал… Накануне отъезда откуда-то из кустов вынырнула женщина, русская, и вежливо попросила сфотографироваться с ней. А потом добавила: «Я все эти дни за вами наблюдала, хотела подойти за автографом, но не решалась…» (Смеется.) Я обожаю своих поклонников — они самые деликатные в мире.
— А какими вспоминаются времена, когда в Новый год не отдыхали, а дарили праздник другим?
— Я Дед Мороз со стажем! Будучи молодыми артистами театра, мы с коллегами активно работали на елках — это действительно ощутимая прибавка к заработку плюс гарантированно весело. За ночь с программой несколько ресторанов объезжали. На предновогодних корпоративах работали, на утренниках. Как-то приехали в одну компанию, куда нас позвали выступить перед маленькими детьми сотрудников. Некоторые из малышей, увидев бородатого мужчину с посохом, то есть меня, начали рыдать и прижиматься к родителям. Через несколько часов давали программу для подростков, было забавно, как на приветствие Снегурочки кто-то из детишек прорезавшимся басом ответил: «Ну привет!» (Смеется.)
— А сколько вам было лет, когда увидели своего первого Деда Мороза?
— Домой к нам Дед Мороз никогда не приходил. Мы с братом и мамой смеемся, что экономили на нем. Представьте себе однокомнатную квартиру советской планировки, половину которой занимает пианино, с проживающими в ней родителями, двумя детьми и собакой. А да, еще был аквариум, который мы позже с братом разбили, играя в футбол! Деду Морозу совершенно точно негде было у нас развернуться! (Смеется.) Так что Дед Мороз и Снегурочка, наверное, появились в детском саду. Но наверняка я этого не помню. Зато хорошо отпечаталось в памяти, как в первом классе на утреннике я в костюме львенка читал стихотворение: «И рады мы проказам матушки-зимы». Еще вспоминается елка в Кремле. К дежурству на ней допускались старшие школьники, посвященные в пионеры. Сейчас бы нас назвали волонтерами: мы провожали малышей в зал, следили, чтобы никто не потерялся. Взрослых в зал не допускали — это был праздник исключительно для детей. У нас и дресс-код был: белая рубашка и красный галстук. Мы чувствовали себя взрослыми и самостоятельными, а шику добавлял тот факт, что можно было еще и покурить в туалете. (Смеется.) Я смолю с двенадцати лет. У меня родители и брат курили, так что других вариантов не было. Это сейчас они все бросили.
Старшего брата я в детстве обожал. Генка был моим любимым нянькой и защитой. А если кто-то во дворе задирался, я тут же упоминал его имя: «Да ты знаешь, кто мой брат?!» Все претензии сразу исчезали. Самым ужасным был день, когда Генку забрали в армию. (Смеется.) Потом брат взял меня к себе на работу в автосервис во время школьных каникул. И я честно заправлял машины. Школьником работал в кондитерской — коробки с пирожными разгружал. Подрабатывать начал с двенадцати лет, зарплату маме отдавал. Я не устаю повторять, что она у меня фантастическая женщина. Несмотря на трудные времена, мы никогда ни в чем не нуждались. Мама работала круглыми сутками, ночами шила для клиенток. Какое-то время и отделкой квартир занималась, чтобы нас прокормить. И мы всегда были чисто, опрятно одеты, никогда не голодали и всегда чувствовали мамину любовь. При этом она нас не избаловала, а вырастила самостоятельными людьми. С мамой у нас тесная связь до сих пор: Генка ведь рано женился, почти сразу дети родились. А я пока бессемейный плюс младший в семье, поэтому мама особенно печется. Собирает все выходящие материалы обо мне, порой ругает: «Ну почему я от продавщицы в магазине узнаю, что вчера показывали передачу о тебе?!» А я же не слежу за тем, когда и что выходит, я не из тех актеров, кто рассылает письма и эсэмэски с объявлением: смотрите сериал со мной в главной роли на таком-то канале. Однажды забавная история произошла. Мама позвонила в редакцию газеты, где вышла статья обо мне с фотографией Саши Пескова почему-то, и сказала: «Все бы ничего, но я знаю, как на самом деле выглядит мой сын!» На том конце провода ее «успокоили»: «Мы тут недавно Александру Пахмутову Евгенией обозвали, а вы говорите!» (Смеется.) В пятьдесят лет мама разошлась с одним из своих супругов, бросила курить, получила инфаркт и впервые в жизни села за руль. Ну, водит она не очень, хотя и не признает этого. В качестве аргумента замечает: «Ты не знаешь, как я гоняю! У меня даже 120 бывает на спидометре!» (Смеется.) После одной из таких гонок ее остановил автоинспектор и попросил документы. Она, протягивая их, с достоинством в голосе заметила: «А вы знаете, чья я мать? Мой сын — Глухарь!» Товарищ не растерялся: «Да? А у меня мать — куропатка!» Это называется, мама жжет.
— Галина Викторовна, вы Максима спрашиваете еще, когда он вам внуков подарит? Или перестали?
— Сейчас не спрашиваю. Потому что сама вижу, что у сына действительно нет времени на личную жизнь. Вот мы собрались сегодня всей семьей лишь благодаря вашему журналу, честно! А так обычно общаемся посредством звонков и эсэмэсок, потому что сыновья очень заняты. И это при том, что мы с Максимом живем в соседних подъездах. Только сообщения от него получаю: «Я прилетел!» или «Спектакль отыграл, еду домой!» По-другому он не может, так как выкладывается в работе на сто процентов. К слову, Максим однажды собирался жениться. Он как раз окончил школу, готовился поступать в театральный и вдруг огорошил меня новостью: «Мама, я женюсь!» Для меня это был шок. Зачем заводить семью в столь раннем возрасте?! Ведь впереди институт, нужно делать карьеру, да и на что, собственно, семью содержать? Я знала девушку, с которой он встречался. Он не раз приводил ее к нам домой. Но я четко понимала, что его желание жениться — юношеский порыв, о серьезных чувствах речи не шло, они приходят в более зрелом возрасте. Я категорично сказала, что против свадьбы и эта ошибка может дорого ему стоить. И у нас был довольно серьезный конфликт. Убеждала сына как могла, чтобы он не торопился, не спешил, ведь пойти в ЗАГС — дело нехитрое. Честно признаюсь, что сделала все, чтобы этой свадьбы не случилось! Но мне кажется, что Максим и сам в глубине душе понимал правоту моих слов. А потом он сутки напролет начал проводить в институте, и отношения с той девушкой очень скоро сошли на нет. А спустя несколько лет Максим сказал мне спасибо! Материнское сердце не подвело — сын не был готов к семейной жизни.
Максим: Ой, на самом деле мама не так уж и была против! (Смеется.) Но совершенно точно могу заметить: раз что-то не случается, значит, и не должно было.
Галина Викторовна: Прежде чем завести семью, нужно быть готовым уделять ей много времени. Согласитесь, не каждой супруге понравится, если ее мужа почти все время нет дома. Это рано или поздно негативно скажется на семейной жизни. Поэтому Максиму нужна жена, которая сможет ездить с ним на гастроли и понимать, что съемки порой заканчиваются глубокой ночью, а утром снова нужно на площадку. Актрису рядом с ним тоже не представляю, потому что двум звездам, лидерам трудно ужиться. А жертвовать собой ради мужа и быть домохозяйкой тоже неверно, ведь для женщины важно реализоваться и в профессиональном плане, иметь дело для души. Но Максиму только 38 лет — мужчина в самом расцвете сил! Не зря говорят: мужик до старости жених! Когда внуки, Полина и Дима, были совсем маленькими и я с ними нянчилась, он с ноткой ревности в голосе говорил: мол, мама, и для моих будущих детей силы прибереги.
Я горжусь своими детьми, они у меня добрые, заботливые и успешные. Я всегда была в меру строгой с ними, старалась закладывать традиции в нашей семье. Например, в выходной день из серванта обязательно доставался праздничный набор посуды, а на обед я старалась приготовить что-нибудь особенно вкусненькое. И характер проявляла, воспитывая. Однажды зову сыновей на обед, стучу через стенку кухни в их комнату, а они все не идут и не идут, кричат мне: «Попозже!» Молча беру тарелки и выливаю их содержимое в раковину. После этого они никогда не опаздывали. Может быть, это жестко, но я уверена, что какие-то вещи дети должны усвоить четко. В первую очередь уважать старших. Бывает, еду в метро и вижу, как ведут себя другие бабушки: только освободилось место, они тут же сажают своего внука, а сами продолжают стоять… Таким образом, мальчик растет и не понимает, что это он должен уступать место маме, бабушке и любому старшему! А вообще внуки сейчас подросли: Полине — четырнадцать, а Диме — шесть, они не такие маленькие… У Максима детей пока нет. Вот я и думаю: ну хоть сама рожай! (Смеется.)
Максим: Полина у нас уже взрослая девушка, у нее появляются свои девичьи секреты, подростковая застенчивость. А Димас — маленький и очень сильный человечек. После тяжелой аварии полтора года назад он перенес несколько операций, но не закрылся, не обозлился, а продолжает радовать и удивлять своей открытостью и добротой. На вопрос, кем хочет стать, отвечает: «Хочу быть просто Димой!» А я не исключаю, что станет артистом! Полина была у меня в театре на одном из спектаклей, сказала, что ей понравилось. Но я знаю, что ее любимые актеры — Антоша Макарский и Орландо Блум. А я же не артист для них, а дядя родной, вернее, просто Макс. Сейчас, в пору Интернета, театр и кино стали гораздо ближе к людям, исчезла некая магия, которая была во времена моего детства. Я был совершенно другим! И рано понял, что буду артистом. С тех самых пор, как в шесть лет оказался с отцом на съемочной площадке и снялся в фильме «Похождения графа Невзорова». В соседних павильонах тогда снимались такие фильмы, как «Чучело», «Мы из джаза»… Это было сродни волшебству! В моей профессии и сейчас случаются вещи, которые иначе как волшебными и не назовешь.
Я не мечтаю о каких-то конкретных ролях, но они порой сами меня находят. Так вышло с ролью Желткова из «Гранатового браслета» Куприна. Еще перед прослушиванием в театральный меня попросили подготовить что-нибудь серьезное, и я, взяв первую попавшуюся книжку, наткнулся на письмо Желткова из этой повести. Комиссии понравилось, я поступил. На втором курсе играл в отрывке из «Гранатового браслета» — снова Желткова. А недавно раздается звонок от ассистента: «Мы хотим предложить вам роль в телефильме Первого канала по мотивам произведений Куприна». Я отвечаю: «Единственная роль, которая мне может быть интересна, — это Желтков». — «А почему бы и нет? Приезжайте!» Сделали пробы — меня утвердили. И я с удовольствием еще раз сыграл эту замечательную роль. И на нашем совместном диске «Многоточие…» с Лорой Квинт и Николаем Денисовым, который вышел в начале декабря, есть замечательный романс на тему этого произведения. И все это подтверждает, что судьба преподносит достаточно много сюрпризов нам, главное — вовремя увидеть и быть готовыми. Уходящему году я благодарен за приятные сюрпризы, в первую очередь в работе. В театре выпустил две мощные премьеры: «Отелло» и «Лондон Шоу» по знаменитой пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион». «Лондон Шоу» — трехчасовой спектакль, и я практически не покидаю сцену ни на минуту. С меня и слезы, и пот льют в три ручья, огромное количество текста, но я счастлив, что есть эта постановка. В финале испытываю тот самый катарсис и ощущаю прилив сил. Так бывает, когда занимаешься по-настоящему любимым делом. Удачей считаю роль собаки в экспериментальном комедийном сериале «Чарли» — у нас такого еще не делали! Мы отсняли один сезон для Первого канала, и я в качестве режиссера снял несколько серий, теперь вот ждем премьеру и надеемся на продолжение. Второй год играю свой моноспектакль «Все начинается с любви» в разных городах России и странах СНГ и Балтии. Пора выходить на зарубежный уровень: планируются гастроли за границей. Наконец, дай Бог, накануне Нового года заеду в новую отремонтированную квартиру! А значит — новоселью быть! Я расставлю все свои сложенные пока в стопки книги — у меня внушительная библиотека. Развешу все подаренные мне картины, и, о счастье, у меня будет камин — символ уюта, о котором я так давно мечтал.
— Судя по всему, вам придется подумать над тем, что загадать под бой курантов…
— А я и не знаю пока, что напишу на той самой бумажке, которую нужно сжечь и пепел которой выпить с шампанским! Это рождается в последнюю минуту. Я даже в Иерусалиме, стоя возле Стены плача, как дурак, не знал, о чем просить! Все у меня есть: родные и друзья рядом, все живы-здоровы, есть любимая работа. Все хорошо! Поэтому я написал одно слово: «Спасибо!» Пусть я буду одним из тех немногих, кто ничего у Бога не просит, а просто за все Ему благодарен.
И да, с наступающим!
Перед Новым годом вся семья обязательно собирается дома у мамы. На фото (слева направо): Галина Викторовна с мужем Юрием Алексеевичем, брат Геннадий с женой Дарьей, Максим с племянниками — Димой и Полиной
Отсюда Интервью с актрисой нового сериала «Корабль» (Агриппина Стеклова)
Агриппина, почему вы согласились сниматься в проекте «Корабль»? Чем он вас зацепил?
Во-первых, мне понравилась история. Сначала – на уровне синопсиса, а потом и весь сценарий. Я не смотрела испанский аналог и не имела об этом проекте ни малейшего представления. Тот факт, что, оказывается, он очень популярен, любим и ожидаем в России, стало для меня открытием. Позже возникли дополнительные нюансы в виде отличной команды: Дмитрий Певцов, Илья Любимов, Владимир Виноградов…
Расскажите немного о вашей героине?
Моя героиня – повар, она кормит команду корабля. На мой взгляд, женщина она незаурядная, определенно с чувством юмора, со своей изюминкой и, конечно, тайной, открывать которую раньше времени я не имею права. Скажу только, что интрига есть в каждом персонаже, оказавшимся на этом корабле, и моя героиня – не исключение.
Как создавался внешний облик вашего персонажа?
Это довольно интимный момент, даже некое таинство. Могу только сказать, что гримерный цех на этом проекте работал великолепно.
Вы добавили к этому образу свои личные вещи: украшения, талисманы?
Я снималась в своих сережках, которые достались мне от бабушки. Это обычные золотые «колечки», я часто их надеваю. Не могу сказать, что это мой талисман, просто они хорошо подошли к образу.
Как вам декорации корабля, построенные в павильоне Амедиа?
Я, конечно, была под глубоким впечатлением. Художники-постановщики превзошли сами себя. Декорации потрясающие, в частности, мой основной объект – камбуз. Повторюсь – я одна из немногих в нашей группе, кто не видел ни одного кадра испанского оригинала. Не знаю, хорошо это или плохо, но я решила, что не буду этого делать в процессе съемок. Может быть, посмотрю позже.
Интересно, зрители увидят корабельного кока за приготовлением еды?
Я готовила, конечно, но многое будет зависеть от волшебной силы монтажа (улыбается). Самой интересно, что у нас получилось.
Вы любите готовить в обычной жизни?
Я люблю готовить, но мне крайне повезло: у меня великолепно готовит муж. Я избавлена от готовки в неудовольствие. По этой части муж превосходит меня если не во всем, то во многом, особенно в мясе – это просто его стихия. Я очень люблю мясные блюда в его исполнении: утку, шашлык, да даже просто запеченное в духовке мясо. Но это не значит, что мужу не даются, скажем, супы: он в принципе готовит с огромным удовольствием, у него глаз всегда горит.
Вернемся к «Кораблю»: насколько я знаю, сериал снимали в России и Греции…
Да, большую часть – с мая по август включительно – снимали в Москве. А в сентябре съемочная группа выехала на съемки в Грецию на остров Кос. Группа оставалась там полтора месяца, а актеры – в зависимости от занятости. Я снималась в Греции недолго, но это не значит, что не успела получить удовольствие. Мы снимали на потрясающе красивой яхте «Бегущая по волнам», команда корабля нам очень помогала и во всем поддерживала. Словом, это была прекрасная экспедиция.
Это ваш первый визит в Грецию?
Нет, не первый, но на острове Кос я никогда раньше не была. Он очень живописный. Стояла восхитительная погода – бархатный сезон – в свободное время я много гуляла, с большим удовольствием плавала… Это был настоящий актёрский подарок – награда за непростой период работы в павильоне.
Что вы привезли из этой поездки?
Оливковое масло – в Греции оно очень вкусное, люблю добавлять его в салаты.
Детям сувениры привезли?
Мои дети уже достаточно взрослые, они освободили меня от необходимости привозить им обязательные сувениры из любой поездки (улыбается). Но если я вижу что-то особенно колоритное, я с удовольствием им это покупаю.
Вы много снимали на воде – у вас нет морской болезни?
Как мне кажется, нет. Но, с другой стороны, я никогда не была в длительных морских экспедициях – кто знает, может, это далось бы мне нелегко. Что касается яхты, на которой мы снимали «Корабль», я получила огромное удовольствие от пребывания на борту.
Как долго вы проводили на воде каждый день?
У нас были обычные актерские смены – с восьми до восьми или с девяти до девяти, по ситуации. Наши актеры-мужчины расскажут больше, потому что они принимали участие в сложных съемках, подводных в том числе. Мой же персонаж, как и другие женские персонажи, в основном оставался на судне. Хотя – приоткрою завесу тайны – в какой-то момент, когда с корабля исчезнут мужчины, моему персонажу придется временно взять на себя обязанности капитана… Некоторые сложные моменты мы снимали в павильоне, но я не хотела бы об этом говорить: пусть останется немного тайны. Конечно, кино – это обман, иллюзия, все это понимают, и все же… Наклонить огромную декорацию корабля – это колоссальная работа, просто колоссальная. Но если я сейчас начну рассказывать, как именно мы эту декорацию переворачивали, тайна исчезнет окончательно…
Над проектом работали два режиссера – Олег Асадулин и Марк Горобец. Вы нашли общий язык с обоими?
Да, мы во многом сошлись. И с Олегом, и с Марком крайне комфортно работать, они профессиональные люди. Олег начинал снимать наш проект, а старт – это очень важно. С Марком, который продолжил работу над проектом, у меня возникло ощущение большей близости, потому что мы дольше сотрудничали. Но надо отдать должное обоим режиссерам: они очень яркие творческие единицы, готовые всегда идти навстречу актерам, обсуждать, предлагать и т.д.
Декорации проекта, конечно, потрясающие, но не тяжело ли это: четыре месяца сниматься в пространстве корабля, где толком не развернуться?
Конечно, это было непросто. Особенно к финалу, когда смены увеличивались до катастрофических размеров, потому что надо было успеть все снять. Спасало то, что группа собралась очень хорошая, профессиональная, творческая, все друг друга поддерживали.
Вы ждете премьеры проекта?
Конечно, жду. Очень хочется, чтобы наш проект выстрелил. Он действительно необычен – это касается и сценария, и съемочного периода. Нам было интересно над ним работать, а зрителям, надеюсь, будет интересно его смотреть.
Максиму Аверину везет на «бюджетников»: то он всенародно любимый милиционер из «Глухаря», то хирург из «Cклифосовского». Но актер твердо вознамерился сменить свое амплуа и на ТВ. Его новая роль — говорящая собака в «Чарли», российской адаптации компании STAR Media американо-австралийского ситкома «Уилфред». При встрече с редактором THR Максим рассказал, как ему помогают в репетициях домашние питомцы и почему он не готов ехать в Аргентину на съемки к живым классикам европейского кино.
— Максим, сегодня вы один из самых востребованных российских актеров. Вам 24 часов в сутках хватает?
— Не поверите, но я бы не отказался еще от нескольких часиков — чтобы работать еще больше. Для меня это идеальная форма жизни! И дело не в востребованности, а в возможности выразить себя. Слава богу, я пришел к такому возрасту, когда ты не просто носишься, зарабатывая деньги, а занимаешься творчеством. И я могу сам выбирать интересный мне телевизионный проект или спектакль.
— Вы больше всего запомнились по ролям врача, милиционера...
— Ну да, играю бюджетников. (Смеется.) Кто-то же должен отвечать за то, чтобы облагородить эти профессии! Потому что, когда выходил «Глухарь», многие не очень уважительно относились к милиции.
— Вы как-то говорили, что Глухарь — ваш любимый персонаж.
— На самом деле для меня все роли любимые. Если тебе не нравится, зачем вообще за это браться? К тому же кино — искусство коллективное. Здесь очень многое от тебя вообще не зависит. Что-то из того, что я делал, не получилось, хотя на момент подготовительной работы казалось, что будет здорово. Это химия, это как в любви.
— А какой проект с точки зрения химии был самым удачным для вас?
— Думаю, вы даже не видели эту картину. Это фильм Вадима Абдрашитова «Магнитные бури» — моя отправная точка как киноактера, потому что профессия эта очень отличается от, так сказать, исходника — артиста театрального. Абдрашитов — мой учитель в кино.
— Кстати, как вам удается совмещать театр, кино и телевидение?
— Я никогда не выбирал между этими сферами, но поддерживал баланс. Это три совершенно разные профессии, так что можете даже меня назвать разнорабочим. (Смеется.)
— А кем вас чаще хотят видеть кинематографисты?
— Для режиссера я как пластилин. Я гибкий артист, но такой род деятельности сам по себе подразумевает перевоплощение. И для меня странно, что многие мои коллеги используют только уже найденные краски и не пытаются хотя бы чуть-чуть раздвинуть границы. Например, какая актриса Мэрил Стрип — на нее безумно интересно смотреть! Или Де Ниро... А как ярок, как разносторонен Джим Керри! Ориентироваться нужно на что-то впечатляющее, причем вне зависимости от вкуса. Мне, например, запросто какой-то артист может совершенно не нравиться, но это еще ни о чем не говорит, кроме того, что это просто мой выбор.
— Ваш Чарли не похож ни на кого из ваших прежних героев. Чем он вас привлек?
— Чарли — это моя радость! На фоне того, что происходит на экранах, должен был появиться такой романтический герой, пусть и редкий засранец. Мы ведь не живем полной жизнью — только планируем все время. Такое синтетическое проживание получается. А Чарли говорит: «Не, ребят, жизнь — она здесь и сейчас». Ее нельзя отложить на завтра. Если ты влюбился, не прячь это чувство! Такой вот он органический герой неорганического мира.
— Он сильно отличается от своего прототипа Уилфреда?
— Я посмотрел несколько серий американского «Уилфреда», чтобы понять, что это вообще такое. Но обе версии адаптированы под ту часть земли, где их показывают. Например, для американцев странно, что нет горячей воды. Для нас это ЧП, а для них — смешно. Так что нам нужно было искать местный юмор, придумывать свою историю.
— В американской версии сериала герои ругаются, пьют, постоянно что-то курят...
— Ну конечно, мы не можем ругаться матом... Что в общем-то правильно. Иногда закручивание гаек нужно, цензура еще никогда никому не вредила. Когда все можно, становится скучно. А ты попробуй без мата сделать так, чтобы человеку было интересно и весело! Или, там, не куря и не выпивая в кадре.
— Неужели Чарли не курит?
— Почему же, курит. Но дело не в этом. Главное — это энергия. Вот чем отличается порнография от эротики? Эротика — это красиво, содержательно. А порнография — это всего лишь животный секс. Высшая эротика — когда девушка в водолазке, но видно, как от нее исходит энергия. Вот что важно. А закурил, разделся — это не самое главное. Хотя тело, конечно, уже само по себе искусство, да и жизнь тоже, если она наполнена этой самой энергией.
— Я знаю, что у вас есть кошка и собаки. Это помогло вам при подготовке к роли?
— Конечно! Мой кот Яша, например, очень помогал мне еще с образом кота-сфинкса из «Азириса нуны» . А вообще, это такой кайф, что я играю собаку! Она же не понимает, что, например, ноги на стол не кладут или что в помещении не какают. А так здорово, когда ты можешь себе позволить все что угодно! Мне очень повезло с этой ролью, я ее очень люблю и надеюсь, что история будет с продолжением. По крайней мере, идей у меня на эту тему очень много!
— Есть жанры, которые вам как актеру не близки?
— Ну, если это ползущая по стене сопля на полтора часа, то я не могу такое смотреть, меня просто взрывает.
— У вас в «Глухаре» был и режиссерский опыт. Вы не хотели бы снять свой сериал?
— Мне и в «Чарли» удалось поработать как режиссеру. Это совершенно другая профессия, к ней надо готовиться. Режиссура мне безумно интересна, и я хотел бы этому поучиться. Хотя, конечно, лучшая тренировка — это съемочная площадка, но какие-то вещи, например, понятие о том, получилось что-то или нет, должно быть не только на уровне интуиции. Сейчас, кстати, режиссерский цех оставляет желать лучшего. Часто это люди, которые не горят проектом. А от этого я начинаю заводиться: ну как можно себе позволить приходить на съемочную площадку не готовым?
— Ну не все же так плохо. Есть, наверное, у вас любимые режиссеры? И те, с кем бы очень хотелось поработать?
— Я сейчас расскажу одну историю... Сижу я на съемках «Чарли», и вдруг мне приходит сообщение от моего директора, что мне предлагают пробоваться в картину большого европейского режиссера, одного из классиков. В очень интересной роли. Съемки, по-моему, в Аргентине. И я ощутил себя как в плохом анекдоте: «Спилберг? Съемки в Нью- Йорке? Новый год? Нет, не могу, у меня елки!» Но я никогда не сожалею ни о чем, ничего не планирую, я использую ту возможность, которую мне дает судьба. Я не говорю себе: «Ах, я мечтаю сняться у Никиты Михалкова!» Мне же Никита Сергеевич не звонит. И что ж, я буду сидеть и ждать? Я не могу. Я даже себе на спине выбил татуировку «Мы там, где мы есть». Правда, мне потом уже продолжение захотелось сделать, но слишком много букв получится: «Мы там, где мы есть, и там, где мы есть, — прекрасно».
— Последний на сегодняшний день полный метр, в котором вы снялись, — «Жила-была одна баба» двухлетней давности. Как скоро можно ждать выхода следующего вашего проекта на большом экране?
— Пока, к сожалению, все, что мне предлагают, — не интересно. А появляться в кино для того, чтобы «засветиться», я не могу. Ну не могу — и все! Наверное, было бы в кайф поехать куда-то, сыграть у западного режиссера. Но как я могу вас тут оставить? Я же ответственный. Кто же будет тогда бюджетников играть? (Смеется.)
Глафира Тарханова хорошо знакома телезрителям. Она снялась более чем в 40 фильмах, в их числе «Три женщины Достоевского», «Проверка на любовь», «Белая ворона»… А ещё 29-летняя актриса - мама троих сыновей - Корнея, Ермолая и Гордея.
Чуть не проспала экзамен по русскому
- Глафира, ваши родители актёры. Наверное, о профессии актрисы мечтали с детства?
-Вовсе нет. Я училась в математическом классе, собиралась в медицинский. Но 10-11 классы окончила в школе оперного пения Галины Вишневской. Отсюда была прямая дорога в театральный институт. К тому же это было единственное направление, которое тогда для меня было доступно. Ведь родители не имели возможность нанимать репетиторов.
-В школу-студию МХАТ поступили сразу?
-Да, но происходило это довольно забавно. Мама мне объяснила, что вход в школу-студию МХАТ находится там же, где музей - в середине Камергерского переулка. Я поехала одна, очень нервничала, чувствовала себя зажатой. Села напротив музея, типа читаю книжку, и жду, когда меня позовут поступать. Просидела так полдня. И тут до меня дошло, что почему-то никакого ажиотажа, которым обычно сопровождается поступление в театральный, нет. Поворачиваю голову левее - и вижу: очередь из поступающих совсем в другую дверь. В этой очереди я оказалась 120-й… А экзамен по русскому и литературе я вообще чуть не проспала - едва успела приехать к началу.
-Психологический факультет МГУ вы окончили, потому что хотели поменять профессию?
-Тут было много целей. Я человек приземлённый, и мысль о том, что мне нужно дополнительное образование после театрального училища, у меня была однозначно. И это пригодилось мне и как жене, и как маме, изменило меня как личность.
-С мужем, актёром Малого театра Алексеем Фадеевым, где познакомились?
- На съёмочной площадке. Мы вместе снимались в проекте «Хроники «Ада». Фильм ещё выходил под названием «Главный калибр». Так получилось, что в съемочной группе я была единственной девушкой. Никто не мешал развиваться нашим отношениям. -Вам почти 30, вы мама трёх сыновей, востребованная актриса. Как вам удается так хорошо выглядеть?
-Ой, не знаю! Наверное, я пошла в маму, она тоже выглядит моложе своих лет. Что касается фигуры, то я ещё не совсем восстановилась после родов, потому что каждый раз набираю по 20 килограммов. Я, конечно, хотела бы ходить на какой-нибудь массаж, фитнес… Но не получается. Зато на работе хочешь не хочешь приходится себя в чём-то ограничивать, хотя я до сих пор кормящая мама. Младший Гордей родился в ноябре прошлого года, а весной я уже снималась в Киеве в телевизионном проекте «Два Ивана». К счастью, со мной смогла поехать мама. В Киев мы поехали ранней весной, когда там был ужасный снегопад. Ехали в поезде и боялись, что он сойдёт с рельсов. А когда подъехали к дому, где нас разместили, пришлось пробираться по сугробам выше колен. Коляску тащили над собой. Летом, опять же с Гордеем, поехала на съемку в Питер. Там я снималась в хорошем патриотическом сериале «Берега моей мечты», который совсем недавно показали по телевизору…
Аверин в роли командира подводной лодки. Говорит, что ждал роль Горюнова целых два года.
Максим Аверин: "Когда люди меня хвалят, я скрещиваю два пальца"
Накануне своего приезда в Киев российский актер рассказал, что до сих пор стесняется своей славы, как пишет стихи в стол, и об артистичном брате Геннадии
— Максим, многие вас называют новым секс-символом. После «Дальнобойщиков», «Доктора Живаго», «Марша Турецкого» вы еще больше укрепились в этом статусе. Как вы сами относитесь к собственной славе? Не избалованы женским вниманием или уже привыкли к тому, что дамы открыто признаются вам в любви?
— Когда мне говорят комплименты малознакомые или вообще незнакомые люди, мне кажется, что они мне льстят, им что-то от меня нужно… Такое чувство не покидает меня еще с детства: а вдруг я не талантливый, и сейчас все, чего я добился, в одно мгновение исчезнет. Я не суеверный, но почему-то с детства, когда меня хвалят, я скрещиваю два пальца. Публика ведь очень изменчива! Сегодня твоя роль не зацепила зрителя — и все, он восхищается другими актерами, более талантливыми. И тебе хочется крикнуть: «Постойте, люди, а как же я?». Нужно быть хитрее и спокойно это воспринимать. Будь я не таким хитрым, я бы, наверное, еще лет десять ходил в милицейском кителе. Но я вдруг понял, что могу сделать намного больше... Зачем стоять на одном месте, эксплуатировать то, что уже сделано? Ведь есть и другие роли. И я изменился, где-то в душе думаю: я вот это хочу сделать, вот это мне интереснее.
— На днях состоялась премьера картины «Горюнов» (канал «Украина»), в которой вы сыграли командира подводной лодки. Комфортно ли вам в этом образе?
— Это фильм о тех героях, которые ежедневно совершают подвиги, любя нашу необъятную родину и служа отечеству. Ведь раньше честь и достоинство были естественными и обязательными, а сейчас за это орден дают. Здесь люди красивые, у которых красивая душа.
— В вашем арсенале много разных ролей. Что приходилось делать впервые, чтобы соответствовать экранному герою?
— Любая роль, за которую ты берешься, это как первое погружение. Здесь нельзя сказать: это я уже умею делать и это. Так не пойдет. Нужно идти по наитию, заново вживаться в это все. Поэтому много чего у меня было. Целый год жизни прошел со сложностями, даже чисто физически было достаточно тяжеловато мне. Но об этом не стоит — зрителю неинтересны все эти сложности. Результат на экране покажет, интересно смотреть или нет, а актерские трудности никому не важны.
— Вы сразу согласились сыграть этого персонажа?
— Я вам больше скажу: я ждал эту роль несколько лет. Даже на момент, когда сценарий еще не был готов — были только новеллы и рассказы о доблестном подводнике, — я сразу же загорелся этой идеей. Мне очень импонировала роль капитана подводной лодки. Надеюсь, со временем зритель и сам поймет, почему я именно ее хотел сыграть.
— Но ведь «Горюнов» — далеко не первый ваш фильм об офицерах. Насколько я помню, у вас была похожая роль в картине «Служу Советскому Союзу»...
— Это очень неоднозначный фильм. В течение короткого срока министр культуры получил 2000 писем против того, чтобы его транслировали 22 июня. Я зашел на официаль ный сайт Министерства культуры, прочитал эти письма и не поверил, что ветераны Второй мировой войны настолько дружны с интернетом, чтобы написать официальные письма министру культуры. А я, как артист, должен был защитить свою работу. И я написал письмо уже на своем официальном ресурсе, что, мол, если вы считаете, что этот фильм оскорбляет историю, я готов встретиться с вами лично и обсудить. Я не увидел там ничего обидного: война не выбирает героев, ее делали, что называется, и стар, и млад. Люди шли добровольцами, которые были пушечным мясом, находясь на войне одну секунду. В фильме Никиты Михалкова «Предстояние» целая часть посвяще на штрафбатникам и юношам с Кремлевского полка. Через час боя их никого не осталось в живых. Земля не выбирает, кто из штрафбата, кто зэк, а кто герой. Или ты молодой солдат, или офицер преклонного возраста. Никого не выбирает, поэтому я не видел там ничего оскорбительного. Это часть нашей истории, которую не надо переписывать.
— Правда, что вы большой романтик? Недавно с удивлением узнала, что вы пишете стихи.
— Ну, это все так, в стол. К тому же, я их не запоминаю.
— А как случилось, что вы запели? Это серьезное увлечение? Вам специально пишут песни?
— Я в фильмах исполнял песни. А на «Новогоднем огоньке» пел песню Андрея Миронова «Женюсь». Потом меня пригласила Лайма Вайкуле в свое шоу, и мы вместе исполнили ее хит «Акапулько».
— Мне один ваш школьный друг рассказал, что у васесть старший брат, которого вы почему-то от всех скрываете. Вы с ним очень похожи?
— Наоборот. Мы очень разные, и это несмотря на то, что Генка у нас в семье очень артистичен. У нас в семье вообще все артистичны. Мама — русская красавица. Она в молодости носила длинную косу, была очень худенькой в девичестве. Но после родов «пошла порода». И Генка в маму. А я в папу пошел, похож на него.
— Учитывая вашу хроническую занятость, удается ли вам собраться всей семьей за одним столом?
— Редко. И это очень тяжело, потому что не все понимают это. Особенно обижаются племянницы. Как-то было так, что я пообещал приехать и приехал, но в полночь, когда они уже пошли спать, а потом меня снова вызвали на съемку. Но знаю, что они потом меня поймут. Еще у меня есть необыкновенный племянник. Он родился раньше положенного срока. Мы все очень переживали за его жизнь, это было нашей общей бедой. Но вы не представляете, как он боролся за жизнь. Когда в больнице медсестра вставляла ему катетер, он вступал в драку. Вот что такое платформа жизни!
— Вы до сих пор холосты, но мне интересно, на какие женские слабости будущей супруги вы готовы закрыть глаза?
— Я прощу ей покупку шикарного нижнего белья в дорогом салоне! (Улыбается.)
— А что не простите даже под страхом смертной казни?
— Равнодушие. Можно даже простить сильную эмоциональную пощечину, ведь это признак неравнодушия.
ХОЛОСТОЙ ГЛУХАРЬ
Имя: Максим Аверин Родился: 26.11.1975 в Москве (Россия)
Будущая звезда сериала «Глухарь» родился в семье художника-декоратора «Мосфильма». Отец и взял Максима на первую в его жизни съемку — в 6 лет он сыграл в эпизоде фильма «Похождения графа Невзорова». В девять Аверин играл в Театре миниатюр. В 1997 году окончил «Щуку». Служит в штате театра Константина Райкина «Сатирикон». В кино снимается с 1998 года. Звание секс-символа Аверину принесла роль опера в сериале «Глухарь». Распространяться о своей частной жизни Максим не любит, но известно, что он до сих пор не женат.
14 февраля в театре им.Франко пройдет моноспектакль Максима Аверина «Все начинается с любви».
Юрий Бутусов ставит, как заведенный. В Москве и Петербурге чуть ли не параллельно выпускает по нескольку спектаклей, блуждая в бермудском треугольнике своих постоянных авторов: Брехт – Шекспир – Чехов. Готовит со студентами Сергея Женовача (сегодня уже выпускниками РАТИ-ГИТИСа) учебные спектакли – «Liebe. Schiller» по пьесе «Коварство и любовь». Доделывает незаконченные коллегами постановки в руководимом им петербургском театре имени Ленсовета – «Все мы прекрасные люди» по «Месяцу в деревне» И.С.Тургенева. Его последние спектакли заставляют вспомнить картину Яцека Мальчевского «Меланхолия». На ней образы, оживающие под кистью художника, разрывают холст и в бешеном коловращении заполняют пространство мастерской. Кажется, та же лавина выбрасывает на подмостки и режиссера. В «Чайке» («Сатирикон») и «Макбет. Кино» (Театр имени Ленсовета) его охватывают «виттовы пляски». В «Отелло» («Сатирикон») он, с трудом пересиливая напряжение, отсчитывает в микрофон оставшиеся до начала каждого акта секунды. Безостановочное движение, на которое некогда обрекал своих героев Бутусов, будь то бегство Подколесина или Гэли Гэя, скитания Гого с Диди или Макбета, вдруг захлестнуло и его самого. Маниакальное желание Бутусова стереть границу между собой и спектаклем роднит его с художниками абстрактного экспрессионизма. Они стремились войти буквально внутрь живописи, существовать с ней нераздельно и ощущать вместе с ней течение времени. Художник, таким образом, высвобождал витальную энергию своих неосознанных импульсов, оказывался проводником силы, во много раз его превосходящей. Для Бутусова спектакль, как и для экспрессионистов картина, приобретает сходство с ареной. На ней режиссер вступает в мучительную схватку с теснящими его сознание образами, выплескивая на сцену свои подлинные эмоции и переживания, а искусство соревнуется с жизнью. Все эти особенности обеспечивают его последним работам мощный заряд энергии, но привносят в них и растрепанность, чрезмерность, в общем-то не всегда оправданные. С этим согласен и сам Юрий Бутусов, после премьеры «подчищающий» свои спектакли. Наверное, ни одному сегодняшнему российскому режиссеру не свойственно столь обостренно-болезненное ощущение театра как жизни и жизни как театра. Уже стало общим местом писать о том, что Бутусову театр видится трагическим балаганом, где пляшут так горько и шутят так грубо, что фарс тотчас обращается в драму, а драма тотчас становится фарсом. Самые искренние признания здесь обречены оставаться в тени клоунады и эстрадных антре. Истоки неизменной бутусовской театральной стилистики также давно определены – народный театр (комедия масок) и немецкий экспрессионизм. И потому странными кажутся сегодняшние попытки рассматривать его последние спектакли в рамках постмодернистского или постдраматического театра. Ведь именно в них, как никогда прежде, явна его приверженность экспрессионизму. Только особенности экспрессионистской эстетики в большей степени проявляются теперь в игре актера, создаваемой им маске и способах выстраивания действия – Бутусов и не думал отказываться от действия, драматической игры или повествования. Изначально экспрессионистскую направленность спектак-лей Юрия Бутусова во многом определял сценографический образ, всегда точно найденный верным единомышленником режиссера художником Александром Шишкиным. Его сценография служила проекцией субъективных, неуравновешенных, кошмарных видений героя, и потому образы были даны в деформированном, гиперболизированном виде. Самый яркий пример – «Ричард III» («Сатирикон»), где предметы, окружавшие Ричарда, во много раз превышали его в размерах. Это был мир, увиденный глазами ребенка, затравленного и закомплексованного, оттого еще более ожесточенного в стрем-лении этот мир подчинить. А в спектакле «Человек=Человек» (Александринский театр) вздыбленная под ногами земля была увидена глазами Гэли Гэя. Графичный, аскетичный, и оттого не менее экспрессивный, мир Шишкина (смотри его эскизы, кинетические объекты) населяют герои ленинградских коммуналок: однорукие, безногие инвалиды, ветхие старушки и пьяницы. Ему интересна обнаженная человеческая натура, дистрофичная или, наоборот, обрюзгшая – в любом случае тело жалкое, гротескное, как правило, прикованное (будто распятое) к пружинным кроватям, кухонным табуреткам и унитазам. В бутусовских спектаклях коммунальный нищенский быт (костыли, инвалидные коляски, тазы, картонные коробки, пластиковые бутылки) превращался в постоянный реквизит. С одной стороны, он маркировал собой ту убогую, мрачную и грязную реальность, из которой герои пытались вырваться. С другой – из него же воссоздавалась реальность иная, чаемая, озаряемая вспышками острых цветов, разукрашенная брызгами краски и блест-ками конфетти, приобретавшая абсурдно-сюрреальное сходство с цирком и кабаре. Тесное переплетение этих шишкинских и бутусовских мотивов рождало парадоксальную и экстатически резкую, чувственную и щемящую поэзию их спектаклей. Немаловажно, что пристрастие к экспрессионизму, равно как к сюрреализму и абсурду, – характерная черта многих ленинградских художников и режиссеров, в особенности представителей неофициальной культуры. Их вдохновляло повсеместное болезненно-бредовое совмещение советского быта с обломками имперского города-мифа. Окружающая действительность виделась как абсурд. Экспрессионизм привлекал своей варварской энергией, стихийностью, экстазом, из коих рождалось творчество. Хотя ни Бутусов, ни Шишкин не принадлежали к неофициальной среде, но мироощущение, свойственное ей, не могло не влиять на них. Как писала арт-критик Марина Колдобская, в творчестве многих неформалов, “новых”, “диких”, утверждалась “полная воля быть нищим, бездомным, идиотом, осуществить в своем жизненном проекте истерику, агрессию, скудоумие и безумие соотечественников”. Их мало привлекали деньги и слава, больше всего они ценили свободу. Именно о таких нищих изгоях и странных отщепенцах ставил свои спектакли Юрий Бутусов (“В ожидании Годо”, “Вор”, “Старший сын”, все в Театре имени Ленсовета). В последних работах постановщика настойчиво звучит его личная монотема: восприятие театра как пространства визионерства, воспаленного сознания, где изживаются неотвязные страхи и травмы, гнетущие, не находящие воплощения страсти. И потому место действия почти всех последних спектаклей (“Чайка”, “Макбет. Кино”, “Отелло”) – это не задворки жизни, но задворки театра: то ли склад ненужных декораций, то ли реквизиторская, заполненная театральным скарбом, гримировальными столиками. В “Отелло” бутусовская тема к тому же вновь чутко подхвачена и развита шишкинскими мотивами. Реквизиторская приобретает сходство с огромных размеров кладовой (здесь чемоданы, кровать, подушки, горшки с фикусами) и мастерской художника (в центре постав-лен грубо сколоченный деревянный стол). Шишкин рассказывал, что именно захламленный темный чулан ленинградской коммуналки заменил ему детскую комнату и, как оказалось впоследствии, стал прообразом его будущей мастерской. Этот чулан служил идеальным пространством личной автономии, где ребенок творил собственный виртуальный мир и уходил от реальности. Изначально сценография Шишкина задумывалась для чеховских “Трех сестер”, так и не поставленных Бутусовым в “Сатириконе”, в последний момент замененных на шекспировского “Отелло” (пример того, как в сознании режиссера одни сюжеты легко прорастают в других, теснятся и сосуществуют параллельно). И эта сценография претерпела незначительные изменения, свидетельствуя о том, что Шишкин придумал универсальное пространство. В нем может быть сыгран любой из последних спектаклей Бутусова. Достаточно заменить несколько предметов, обыгрываемых актерами и выполняющих функцию опознавательных знаков, и действие моментально перенесется, скажем, с Кипра в Эльсинор, а из Эльси-нора – в дом Прозоровых. В “Отелло” фикусы превращаются в кипрские пальмы, вода, разбрызгиваемая миллиардами капель по столу, приобретает сходство с бурей, такой красивой и страшной, и так похожей на настоящую.
Пространство Шишкина-Бутусова – пограничная зона между сознанием и бессознательным, в нем возможно переделать мир, создать аналог потаенной действительности. Оно служит своеобразной моделью “визионерской трансреальности”, где и разворачивается действие спектаклей. Ведь в “Макбет. Кино”, “Отелло” и “Чайке” все разыгрываемое на сцене является плодом болезненного воображения леди Макбет, Яго (а вместе с ним и Отелло), режиссера Бутусова (его alter ago – Константин Треплев). Все персонажи даны в искривленном восприятии главного героя. Структура спектаклей Бутусова ощетинивается, игра идет вразнос, отдельные сцены, словно зараженные вирусом, неоднократно повторяются, разыгрываются задом наперед. Сами персонажи бесчисленно множатся. Перед нами появляются как минимум два Макбета и Дункана, три Дездемоны, более пяти Аркадиных, Тригориных, Шамраевых и т.д. Бутусов нагнетает болезненный эффект бесконечной интермедии, бешено ускоряет ритм. Нельзя сказать, что он полностью упразд-няет фабулу, при желании ее бледную тень всегда можно проследить в спектакле. Однако, без сомнения, Бутусову интересна не линейность построения, но сверхсюжет, рождающийся поверх классической пьесы и всегда точно вскрывающий ее смысл. В “Чайке” – страсть к театральной игре и перевоплощению. Ею охвачены не только актеры, разыгрывающие пьесу друг перед другом, упиваясь лицедейством, но и сами чеховские герои, которые без конца меняются ролями. Нина сыграет женщину-вамп, опытную актрису Аркадину, Тригорин вдруг станет юным беззаветно влюбленным, как будто бы Треплевым, а Маша – пылкой красавицей, соблазняющей Треплева. Театр, по Бутусову, дает человеку возможность исполнить ту роль, которой его обделила жизнь, испытать те эмоции, которых не дано ощутить в повседневности. О чем-то похожем ставит Бутусов и спектакль “Макбет. Кино”, где леди Макбет Лауры Пицхелаури правит жутким бесовским карнавалом, запускает машину убийств, вовлекая в нее каждого, кто оказывается рядом. И потому ей не важно, Дункан перед ней или Макбет, кого из них она соблазняет преступлением, кому из них она нагадывает его по руке (одна и та же сцена повторяется многократно). Фантазии проносятся в ее сознании, словно кадры захватывающего дух фильма (потому и название – “Макбет. Кино”). И вот от этого кино леди на мгновение в ужасе отшатывается, например, в сцене пира мертвецов, когда Дункан, измазанный кровью, целует ее в губы. Кровавые мальчики леди Макбет – клоуны с набеленными лицами и изуродованными красными ртами. В “Отелло” свое представление разыгрывает тщедушный тихоня Яго Тимофея Трибунцева. Но у Бутусова Отелло оказывается слишком легкойжертвой. В нарисованном на зеркале краской грубом африканском лице мавр Дениса Суханова разглядывает изнеженного, женоподобного мужа. Оказывается, он уже придумал себе маску, роль. Измена, внушаемая Яго, скорее, ранит его самолюбие. Для завистливого слуги сочиняемый им спектакль – не только месть, но возможность пережить подлинные эмоции. Ведь и Отелло, и Дездемона исполняют свои роли по-настоящему, без притворства. Эта мучительная игра бередит душу Яго и заставляет его искренне сопереживать Дездемоне (в финале он вдруг неожиданно вскрикнет). Но со злобным любопытством Яго следит за тем, как срежиссированное им действо опутывает Отелло, придумывающего свой собственный спектакль/сон. Однако спектакль, который видит Отелло, гораздо примитивнее того, что создает для него Яго, потому что перед ним играют не настоящие люди, но фантомы. Перед мавром возникают разные воплощения Дездемоны, наивной, развратной, расчетливой. На его глазах она изменяет ему с Кассио. Болезненные напоминания Яго о подаренном платке туманят голову мавра. И вот уже целые охапки платков падают на него с колосников. В спектаклях Бутусова трагедия персонажа связана с его возвращением в реальность (или болезненным в нее невозвращением, как в случае леди Макбет). Мираж рассеивается, театр-балаган распадается, а человек остается на обломках собственной жизни. В таком опустошающем отрезвлении сидит в одиночестве Отелло. Так обреченно вышагивает по сцене Нина Заречная Агриппины Стекловой, таща на себе свой крест-призвание или обломки мечты. Отличие спектаклей Бутусова от постмодернизма заключается в том, что коллажность и вариативность структуры его постановок основана не на отрицании смысла, иронии или цитатности. Их питает меланхолическая отчаянность, тревожная настороженность, взнервленность самого Юрия Бутусова. Конвульсивный ритм, оглушительная музыка и маски, изуродованные экспрессионистским криком, – константы его последних работ. Но лица-маски отсылают теперь не к красочным персонажам Георга Гросса или Эрнста Кихнера, как раньше, а болезненным образам Эдварда Мунка или истерзанным фигурам Фрэнсиса Бэкона.
Музыка же, как главное формообразующее средство, позволяет Бутусову показать не только персонажа, но и играющего его актера в моменты наивысшего напряжения и экстаза. Под оглушающие звуки, в гедонистическом самоупоении и до изнеможения, танцует режиссер вместе с актерами в “Чайке” и “Макбет. Кино”, рваным, страстным ритмом зонгов Брехта-Дессау в “Добром человеке из Сезуана” (Театр имени А.С.Пушкина) актеры нещадно вколачивают зрителей в кресла. Раньше в спектаклях Бутусова звучащая где-то под колосниками музыка противостояла пошлому миру (например, в “Войцеке”), она же “звала в мир сильных и грубых страстей” (скажем, в “Короле Лире”), вбирала мотив меланхолической грусти (вспомним саксофонное соло Клавдия в “Гамлете”). Теперь же варварская какофония – из хитов Джексона, Эллингтона, Бьерк, известных саундтреков и попсовых мелодий – преследует персонажей, как рок, она же заражает и мучает зрителей. Она – отражение вступившей в свои права хаотичной, разъятой на части реальности, иррациональной стихии, подчиняющей человека, и распирающих его изнутри страстей и фобий. В спектаклях Бутусова музыка всегда была связана с движением. Это движение подчинялось конкретной цели. Герои брели в поисках смысла. Они бежали, чтобы вырваться из жизненного капкана. Они волочили на себе непосильную ношу как символ тяготеющего над человеком непостижимого закона, обрекающего его на тотальное одиночество и метафизическую тоску. Герои всегда проходили некий путь, хотя зрители отчетливо понимали – это путь в никуда, это хождение по кругу. Шишкин, как правило, заковывал человека в пространстве круга, цирковой арены. Размеры круга могли варьироваться: от всей сцены до небольшого половика. Изолированное пространство отнюдь не принуждало героя к неподвижности, наоборот, провоцировало его на изучение данного ему места и самого себя. Теперь же действие спектаклей Бутусова сосредоточено на мутных снах, кошмарах, преследующих персонажа, а движение замкнуто в подсознании героя. Это движение, не находящее выхода, аритмически пульсирует в нем, до тех пор, пока не испепеляет его. Движение в данном случае не связано с прохождением пути, но с ожесточенным и обреченным топтанием на месте. Так, леди Макбет в финале спектакля с остервенением танцует в центре залитого красным светом барабана (или крошечной арены). Ее ноги в алых пуантах скользят по его поверхности, словно в крови. С ее лица не сходит сладострастная улыбка, но не от совершенных убийств, а от ощущения подступившей к горлу нечеловеческой энергии, жизни на грани, на пределе собственных возможностей, достигающего почти катарсического эффекта. Тело актрисы напоминает нервное сплетение, а улыбка вдруг превращается в крик. И сколько тоски видится в этом танце. Ведь леди Макбет обречена танцевать его вечно. Искренность высказывания исполнителя в спектаклях Бутусова приравнена почти к самоистязанию. Актер полностью вживается в образ, он не мыслит себя по отношению к нему в качестве зрителя. И потому, например, в исполнении Шен Те Александрой Урсуляк нет и в помине брехтовского очуждения или остранения, как не было его и раньше в игре Дмитрия Лысенкова – Гэли Гэя. К игре Урсуляк, также как и Лауры Пицхелаури, подходит японское слово “отсукаре сама”, то есть “ты устал”, – выс-шая похвала зрителей, видевших, что актер не берег свои силы. Маска, создаваемая актером в спектаклях Бутусова, по мере развития действия постепенно искажается, словно разрывается на части. Неслучайно, что в “Добром человеке из Сезуана” и студенческом спектакле “Liebe. Schiller” перед нами возникает андрогинное существо. Оно совмещает в себе мужское и женское начало. При этом мужское здесь явно ущербное и недовоплощенное или порочное, циничное, а женское – всегда сильное, волевое, искреннее и чувственное. Из этого противоборства двух начал внутри одного человека и возникала основная коллизия шиллеровской драмы. Подобная трактовка также объясняет, почему в последних спектаклях Бутусова солируют именно актрисы, “женщины-оборотни”, которым равно доступны как мужские, так и женские роли. Однако у Бутусова андрогинность – не знак целостности, а образ растерзанный, обессиленный бесконечными превращениями, метаниями между тем, кем герой является и кем он хочет стать, между самим собой и взятой на себя непосильной ролью. Это продукт сегодняшнего времени, выжимающего человека, как губку. В финале “Доброго человека из Сезуана” Александра Урсуляк и создает образ такого андрогина. На наших глазах он «плавится», теряет привычные очертания: в спущенных мужских штанах, с изувеченными размазанной помадой губами, с ввалившимися от расползшейся туши глазами, весь перешедший в крик, он из последних сил предъявляет миру обвинения и признается в своем поражении. Как на картинах Бэкона, в спектаклях Бутусова утратившее форму измученное тело словно выскальзывает через рот, через крик Шен Те Александры Урсуляк и леди Макбет Лауры Пицхелаури. Эта предельная точка разрушения тела позволяет ему ускользнуть и от заточения в круге. Как раньше, так и теперь, у Бутусова к главному герою приставлен сумасшедший, человек не от мира сего (например, Шут в “Короле Лире”, дурачок Карл в “Войцеке”). Такой слепой вещун носится по сцене с тонким прутиком в руках вслед за ведьмами и в “Макбет. Кино”. В “Добром человеке из Сезуана” – это заикающийся и скрученный судорогой водонос Александра Матросова, утешающий в горькие минуты Шен Те. Они не то чтобы святые, но единственные антагонисты вывихнутого мира, именно их больного сознания не коснулся распад. Бутусов верен своим убеждениям: сумасшедшие, инвалиды, изгои – те единственные, кто оплачет запутавшихся в играх сознания, грезящих о чем-то большем и летящих в пропасть героев, то есть нас.
«Всегда должно быть трудно. Если не трудно — значит, неправильно»
Худрук Театра имени Ленсовета Юрий Бутусов — о том, почему театр без исповедальности не имеет ценности
Юрий Бутусов, художественный руководитель Театра имени Ленсовета, выпустил премьеру на малой сцене — «LIEBE. Schiller» по шиллеровским «Разбойникам» — и готовится представить «Трех сестер» на большой. О том, почему он считает этот сезон важнейшим для понимания будущего, режиссер рассказал корреспонденту «Известий» Евгению Авраменко.
— Театр имени Ленсовета, которым вы руководите, отметил 80-летие. В чем, по-вашему, заключается суть этого театра?
— Боюсь, я не буду оригинален. Конечно, эстетика Театра имени Ленсовета основана на понимании театра как игры, праздника, пространства для воображения. Этот театр всегда был в хорошем смысле слова простодушный, открытый жизни и зрителям, демократичный. И, конечно, «ленсоветовцы» всегда отличались особым чувством юмора.
Впервые я пришел сюда как зритель в самую лучшую пору, когда театром руководил Игорь Петрович Владимиров. Что было для меня самым ценным? Когда в игровой стихии возникала острая мысль, когда спектакль не только развлекал, но и заставлял людей размышлять. В лучших спектаклях Владимирова было некое интеллектуальное высказывание.
— Поэтому вам так интересен Брехт с его «театром мысли»?
— Конечно, лично мне близок театр, соединяющий праздничное, если хотите, хулиганское настроение с интеллектуальным беспокойством. Поэтому меня на моем пути и сопровождает Брехт. А также Шекспир, который, по-моему, во многом близок тому театру, к которому Брехт стремился. Одна из вершин в истории Театра имени Ленсовета — «Трехгрошовая опера» Владимирова с Алисой Фрейндлих в роли Селии Пичем.
— Вы общались с Владимировым?
— Пять минут. Здесь, в его кабинете, где сейчас мы с вами. Меня привел к нему знакомиться режиссер Владислав Борисович Пази, после смерти Владимирова возглавивший этот театр. Игорь Петрович был уже в преклонном возрасте, неважно себя чувствовал. Он спросил, сколько мне лет, и услышав, что 34, поинтересовался, почему это я в таком возрасте пришел в театр. Разговор был краткий, но я хорошо запомнил ту встречу. Владимиров был человеком невероятного обаяния, харизмы, вообще большой личностью был.
— В кабинете Владимирова, который сейчас ваш, висит портрет Мейерхольда. Это символично?
— Здесь всё так, как было при Игоре Петровиче. Я добавил только портреты его самого. Что касается Мейерхольда, то, по-моему, все мы должны ему следовать. Должны так же стремиться к вечному обновлению театра, к освобождению его от догм.
— Ваши спектакли — игровые, подчеркнуто театральные, с песнями-зонгами, — несомненно, продолжают «ленсоветовские» традиции. Это сознательное движение — или же вы ставите, «как дышите»?
— Я ставлю так, как чувствую сегодняшний день. Надо оставаться живым человеком. В конце концов, все водоразделы и определения, касается это современности или былого, очень и очень условны. Спектакль рождается в репетиционном зале с конкретными людьми. Именно рождается, а не программируется. Но вообще, если говорить о моем театре — не имени Ленсовета, а личном, «который всегда со мной», — этот театр немножко закрытый.
— В каком смысле?
— Мне кажется, я больше занимаюсь вопросами, которые обращены внутрь человека. Мой художественный мир довольно замкнутый. Вот... Больше, наверное, ничего о себе не скажу. Есть вещи, которые должны формулировать другие люди.
— То есть критики, театроведы? А как вы к ним относитесь?
— Иногда я читаю рецензии, хотя в последнее время всё реже. Неинтересно стало. По большому счету, мне это ничего не дает. Конечно, бывают очень хорошие статьи, написанные талантливыми критиками, когда читаешь и думаешь: «Надо же! Человек твою работу воспринял не только мозгом, но и каким-то другим органом». Мне кажется, критик, как и режиссер, должен больше доверять своей интуиции, а не только рациональным смыслам. У него должно быть развито сердце. Разум это, в конце концов, лишь помощник — чтобы не заблудиться.
— А направления своей деятельности — уже не как режиссер, а как худрук — можете сформулировать?
— Любая политика, и театральная в том числе, есть путь. Идти им надо честно. Предстоящий год я считаю важнейшим для понимания дальнейшего пути нашего театра. Год будет интенсивным, что связано и с грядущими премьерами, и с выпуском актерского курса при театре. Делать далеко идущие выводы, что-то формулировать я сейчас не буду. Замечу только: говоря об интуиции, я имел в виду не столько некие прозрения, сколько умение слушать то, что происходит вокруг. И думаю, к политике театра это тоже относится.
— По какому принципу вы выстраиваете репертуар?
— Личные пристрастия, свое понимание ситуации. И конечно, я думаю об артистах. Моя этическая забота — чтобы верные театру люди были востребованы. Надеюсь, что силы труппы распределяться в спектаклях равномерно. В начале февраля мы выпустим премьеру «Трех сестер», где заняты артисты разных поколений. С успехом идет одна из последних премьер «Все мы прекрасные люди» по тургеневскому «Месяцу в деревне». Там с некоторыми артистами я впервые встретился в работе, что касается, в частности, Ани Ковальчук, с которой мы в свое время учились параллельно. Я очень рад тому, как у нее получилась роль Натальи Петровны.
— Вы много ставите как приглашенный режиссер, в том числе за границей. Легко ли вы сходитесь с актерами других театров?
— Это всегда сложный процесс. Но на то и существует подготовительный период, когда ты знакомишься, выбираешь людей. Иногда ошибаешься. Иногда попадаешь. Но об актере всегда можно что-то понять, только пройдя с ним определенный путь. Это очень тонкая вещь — назначение на роль, и, опять же, сложно сформулировать, что здесь решающий фактор. Выбрать себе актеров, которые будут играть в спектакле, — это как собрать мозаику или композицию из цветов.
— А кто актер «театра Юрия Бутусова»? С кем у вас может сложиться альянс?
— Этот актер обязательно должен быть способен к импровизации, должен легко откликаться на мои предложения. Но главное — это особое чувство правды, соответствующее сегодняшнему дню.
— Чем студенты-актеры, которые учатся при Театре имени Ленсовета, будут отличаться от других молодых артистов?
— Они должны быть лучше, лучше во всем. Должны быть талантливыми, креативными, свободными, легкими, остро чувствовать сценическую форму, моментально отзываться на любое предложение режиссера, быть трудоголиками. А самое главное — они должны быть преданы театру. И жизнь все расставит по своим местам.
— Чей опыт вы больше заимствуете как педагог: своего учителя по петербургской Театральной академии Ирины Малочевской, других мастеров, а может, Сергея Женовача, у которого вы преподавали?
— Я и преподаю, остаюсь педагогом у него на курсе. Наверное, всегда можно отделить одно от другого: вот такая-то школа, такой-то метод. Но нужно ли? Жизнь любит открытые системы. Это же касается и отношений режиссера с разными авторами. Конечно, можно определить метод режиссера и сказать, что какие-то драматурги подходят ему, а какие-то — противопоказаны. Но я хочу быть открытым к диалогу с разными авторами. Потому что это обогащает меня, расширяет кругозор. Они меня многому учат, примиряют с жизнью.
— Кто из авторов наиболее открыт к диалогу с вами?
— Трудно со всеми — и это даже хорошо. Вообще, один из принципов, которых я придерживаюсь в жизни, — «всегда должно быть трудно». Если не трудно — значит, неправильно.
— Вашу «Чайку» называют исповедальным спектаклем. «Три сестры», которые выйдут совсем скоро, будут такими же?
— Любой хороший спектакль — это исповедь человека, который его создает. Если нет исповедальности, этот спектакль не имеет для меня ценности вообще. Начинается, скорее всего, обслуживание зрителя, а театр это ведь не сервис, верно?
Григорий Сиятвинда: Я чуть не задавил жену Константина Хабенского... Григорий Сиятвинда: У меня в этой стране не большая конкуренция.
Баклажан из «Жмурок», Фестиваль из «Параграфа 78». У него нет конкурентов среди коллег, потому что он не просто «прохожий парень темнокожий», а звезда, взошедшая в «Сатириконе» у Константина Райкина, обладатель Госпремии России и нескольких театральных наград.
Григорий Сиятвинда переиграл весь классический репертуар, и хотя его отец – уроженец африканской Замбии (мама из Тюмени), без проблем сыграл Деда Мороза в новогодней комедии «Праздник взаперти». В общем, свой парень.
«По меркам Балабанова я был светлокожим»
– Григорий, как вы получили роль Деда Мороза?
– В сценарии Сергея Ткачева изначально было написано, что Слава Белкин – чернокожий. А если кому-то нужен профессиональный темнокожий актер, то очень сложно не вспомнить обо мне. У меня в этой стране не большая конкуренция.
– Прежде приходилось работать Дедом Морозом?
– Сами понимаете, роль не моего имиджа. В новогодних спектаклях я обычно играл медвежонка.
– Но большинство зрителей знают вас по роли Баклажана в «Жмурках». Вы попали в этот фильм без проб?
– Алексей Балабанов сказал мне позже, что не хотел меня снимать, так как ему нужен был иссиня-черный африканец, а я по его меркам был светлокожим. Мне пришлось каждый день посещать солярий. На самом деле Балабанов уже утвердил на роль Баклажана непрофессионального чернокожего актера. Парень этот прочитал сценарий, показал его своему духовному учителю, и тот отговорил его от съемок в такой «чернухе». Мол, это противоречит моральным устоям. В «Жмурках» героя убивали пятью выстрелами. Не каждый сможет сыграть такую смерть. Что оставалось делать? Звать безнравственного Сиятвинду! Я часто попадаю под замену в последний момент.
– Неужели так много фильмов с участием актеров вашего типажа?
– Несколько раз было, когда меня приглашали на роль, а потом я узнавал, что сниматься должен был Евгений Стычкин. На него уже костюмы сшили, но он не смог. Так было с фильмом «Бедная крошка» Евгения Гинзбурга. За основу взят сюжет сказки «Дюймовочка», я играл эльфа, который женится на Дюймовочке. Я пришел на примерку: надо же – все костюмы мне подходят. Думаю, что-то здесь не так... Наверное, без Жени Стычкина не обошлось. И точно!
– Со Стычкиным встречались в кадре?
– В кино нет, зато играем вместе в спектакле «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» по пьесе Тома Стоппарда в Другом театре, что при ДК Зуева. А еще мы с Женей когда-то вместе поступали во ВГИК на курс Армена Джигарханяна. Его тогда взяли, а меня нет.
– Балабанов любил снимать людей с улицы. И не только он. Вас, как профессионального актера, эта ситуация не смущает?
– К сожалению, у нас не действует актерский профсоюз и я не могу изменить ситуацию. Я не против, чтобы в кино снимали дилетантов, но только в виде исключения. Я учился в театральном вузе, на меня расходовали бюджетные деньги, я потратил много времени и сил на мастерство, а теперь какие-то люди без должной подготовки отнимают у меня хлеб!
«Дублеров для меня не найти»
– Известно, что во время съемок фильма «Убойная сила» вы, управляя автомобилем, чуть не передавили всю съемочную группу, в том числе супругу Константина Хабенского...
– Да, Настя стояла в 20 сантиметрах от машины, и я ее чуть не снес. Костя вышел из машины белый как полотно. Мне велели выжать из машины максимальную скорость и при этом проехать по узкому мостику по скользкой грязной дороге.
– Каскадеры вас не страховали?
– Ну у нас же не Голливуд, экономят на чем можно и нельзя, в том числе на технике безопасности. Но попробуйте в России найти каскадера моих комплекции и цвета кожи. Когда снимали «Параграф 78», так ни одного дублера для меня не нашли. Стреляю и дерусь я неплохо. Так что все трюки делал сам.
– Как поддерживаете физическую форму?
– Я чемпион мира по сценическому фехтованию, правда, от Казахстана. Россия не нашла средств, чтобы меня послать на соревнования, – я ж говорю, не работает актерский профсоюз. Я ленюсь заниматься спортом, у меня есть одно хобби – кулинария. Могу приготовить шедевр даже из топора. Очень люблю сало.
– То есть вы оградили жену от забот на кухне?
– Да, это моя территория.
– А чем занимается Татьяна?
– Учится в «Щуке» на актрису. Она балетмейстер, играла в мюзиклах, но у нас в стране таким специалистам платят копейки. Я хочу, чтобы моя жена реализовалась в профессии, я же не тиран и не идиот.
– Вы в браке седьмой год. Задумываетесь о детях?
– Мы хотим подойти к этому вопросу сознательно. Начинаем представлять, какой он, наш ребенок.
– Мама и теща не давят? Мол, Татьяне уже 34, пора рожать...
– Моя мама не давит, с тещей у нас хорошие отношения, она в Новосибирске живет. Друзей, правда, долго раздражало, что у нас нет детей. Но потом они смирились и перестали лезть в наши отношения.
Максим Аверин: "Мои баррикады — в театре. К вашим отношусь нейтрально"
Звезда сериалов «Глухарь» и «Горюнов» рассказал нам, что сам трюкачит в кино, о своем «живом организме», слухах о нетрадиционной ориентации и работе с Гурченко
— Максим, вы привозите в Киев спектакль «Все начинается» — о любви — и, по отзывам, особенно зажигательно читаете Владимира Маяковского. А что для вас самого значит это чувство, ведь вам 38 лет и вы до сих пор одиноки?
— Маяковский — очень современный поэт. Ярчайший, мощный! Вся его лирика — на разрыв. Мне это очень близко. А любовь — главное чувство, которым делится актер со сцены. То же самое делает поэт со страниц книги. Но давайте не будем о личной жизни.
— В «Глухаре» вы сыграли следователя, который частенько сам нарушает закон.
— Да, мой персонаж действует порой незаконно. Но ведь и время такое, когда законными методами тяжело добиться справедливости. И, по большому счету, главная цель для него — восстановить справедливость. И он эту задачу выполняет!
— Вы бывали в реальных милицейских рейдах, чтобы добавить красок роли?
— В рейдах не был, а трюки стараюсь выполнять сам. Их хватало и в других фильмах. Травм, к счастью, не было.
— Вы в «Глухаре» с партнером Денисом Рожковым просто тонны водки выпили на экране. Употребляете?
— Ну вы где живете, скажите (смеется)? А как же! Я же нормальный человек. Как у нас можно не пить? Правильнее сказать: в нашей стране человек выпивает. В картине «Интердевочка» была фраза: «У нас делают вид, что не пьют». А у меня нормальный живой организм. Я обожаю поесть, выпить виски и люблю быструю езду — все, что свойственно русскому.
— А совместить езду и выпивку?
— Исключено. Выезжая на дорогу, ты несешь ответственность не только за себя. Есть такая фраза: «Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого». Я стараюсь придерживаться этого принципа.
— Кстати, ваши отношения с Денисом переросли в дружбу?
— Со всеми партнерами по фильмам и спектаклям я поддерживаю хорошие отношения. Но дружба для меня — другое. Круг моих друзей, который был до популярности, остался прежним. И он такой уже много лет. Друзья остаются друзьями, а коллеги — коллегами. Но последних я тоже очень люблю, потому что нас связывает огромное количество часов, проведенных в работе, а это — счастливое время.
— Вместе с популярностью появились и статьи с рассуждениями: гей — не гей? Как вы относитесь к этому потоку?
— Я просто не обращаю внимания на грязь. Есть же разные потоки даже на улице. Я стараюсь ходить по чистому асфальту.
— По поводу нашего Майдана: вы бы сыграли спецназовца или революционера?
— Поймите, я — актер и не считаю себя вправе высказываться о политике в Украине. Я стараюсь относиться к этому максимально нейтрально. Я люблю ваш город, у меня в Киеве много друзей. И я спокойно еду к вам с концертом даже в это неспокойное время.
— А ваши киевские друзья не старались вас привлечь — каждый на свою сторону?
— Нет (смеется). Они уважают мою позицию невмешательства. Для меня главные баррикады — в театре. Мне на них надо выйти — и победить!
— Вы работали с Людмилой Гурченко в ее бенефисе «Марковна. Перезагрузка» и программе «Новогодняя ночь в деревне Глухарево» на ТВ. Каковы впечатления от звезды советского экрана?
— Я искренне ею восхищался. Людмила Марковна для всех нас — пример: у нее были огромные творческие паузы, но она научила нас подниматься после ударов судьбы. Она вела себя абсолютно достойно, будучи в забвении после оглушительного успеха. И смогла возродиться, сыграв потом огромное количество великих, уникальных ролей. Это как спортсмены. Вот я сейчас смотрю Олимпиаду и восторгаюсь теми, кто после падения находит в себе силы встать и идти дальше.
— У вас тоже были длительные творческие простои…
— Да. И нужно иметь терпение, чтобы дождаться своего часа. Но если выбрал профессию актера — это раз и навсегда. Это как броситься под поезд.
— Правда ли, что Константин Райкин, у которого в театре «Сатирикон» вы проработали много лет, не приветствует, когда актер часто занят на киносъемках?
— Полная ерунда. Константин Аркадьевич против того, чтобы люди невежественно относились к своему труду и профессии. А сниматься он никогда не запрещал. И на этой почве у нас конфликтов не было. Только творческие разногласия, но без этого в театре нельзя.
— Как-то вы сказали, что ваш пес породы чихуахуа похож на Райкина?
— Это, конечно, была шутка.
— Некоторые прокатчики рассказывали, что вы любите, чтобы в номере было много цветов, так ли это? Есть у вас еще «прихоти»?
— Уже дошло до того, что кто-то рассказал, что я даже выращиваю цветы. Нет у меня палисадника (смеется). Другой вопрос, и мои поклонники это знают, я люблю белые цветы. И когда зрители мне их преподносят — да, беру, чего уж. Но то, что я в номер требую цветы, — ложь.
Вы уже успели оценить новые серии «Интернов», которые идут на ТНТ? Как всегда, весело, легко и остроумно. Мы встретились с одним из самых обаятельных и любимых героев сериала, доктором Ричардсом, роль которого исполняет молодой артист театра и кино Один Байрон. Один рассказал нам, почему переехал в Россию и чем жизнь и работа у нас отличается от жизни у них.
— Один, изучали ли вы русский до приезда в Россию?
— Нет, по-русски я знал, только «спасибо» и «пожалуйста». В моей семье очень любят русскую литературу: дедушка хранил много книг, особенно он любил роман «Доктор Живаго». По приезду в Россию я несколько месяцев упорно занимался русским языком, а затем поступил в Школу-студию МХАТ на курс Константина Райкина, откуда после окончания меня приняли в театр «Сатирикон».
— Насколько сложно было человеку, прошедшему американскую актерскую школу, вписаться в коллектив российских актеров?
— А я и приехал сюда потому, что в Америке нас не учили, как это — быть артистами. Нас учили, как ходить на прослушивание, как найти агента. Это важно, и этого нет в России. Но это только часть профессии. Многие русские коллеги этого не понимают, не знают, как правильно оформить резюме, подобрать фотографии и так далее. Но я очень рад, что уехал оттуда. Потому что здесь я занимаюсь именно искусством. Здесь я стал артистом, и это самое главное. Притом что я, безусловно, оценил и важность тех знаний, которые я получил дома.
— Многие актеры, в том числе те, кто задействован в «Интернах», говорили, что стать собственно актерами они не мечтали. У вас изначально сложилась актерская мечта или хотелось посвятить себя чему-то иному? Музыке, к примеру.
— Я занимался музыкой с детства. Но, кажется, у меня не было такой мечты — стать музыкантом. На самом деле у меня вообще не было мечты как таковой. И актером я стать не мечтал тоже. Просто так сложилось. Моя мама сочла, что быть актером интересно, и однажды привела меня на прослушивание в местный театр. Потом в гимназии я участвовал в школьном музыкальном театре, пел, получал неплохие роли. Я вообще пою хорошо. И станцевать могу! Но через два года в университете я понял, что музыкальный театр — это не мое. Я не хочу туда. Так что как только появилась возможность учиться в России, я ею воспользовался.
— В реальной жизни вы сталкивались с больницами в России?
— Я бывал в поликлиниках в Москве и подметил некоторые странные и неожиданные особенности. Русские врачи сидят в кабинетах и пишут пациенту рекомендации: сходи сначала туда, а потом туда, и не забудь еще туда… В Америке с точностью наоборот. Если ты приходишь в больницу, то тебе не нужно бегать в один кабинет, потом в другой. Тебя сразу окружают заботой, водят куда нужно, ты всегда под наблюдением у врача.
— В одном из своих интервью вы сказали, что больше всего в России вам нравятся пряники с джемом.
— Да, это распространенная история. Но я совершенно не помню, чтобы говорил такое! Впрочем, ваши пряники с джемом — это и вправду очень круто.
— Ну а кроме пряников? Что вам полюбилось в России? Серьезно.
— Омуль! Байкальский!
— Вы еще не устали играть в «Интернах»?
— Нет! Я получаю удовольствие! Я надеюсь, что сценаристы подарят нам еще много новых историй. А я со своей стороны будут искать возможность подать эти истории свежо.
Лика Нифонтова: «Самое трудное - заставить человека смеяться...»
Лика Нифонтова - красивая, яркая, «штучная» актриса, игра которой стала украшением картин режиссера Сергея Урсуляка «Ликвидация», «Жизнь и судьба». Ее образы волнующе женственны и пластичны. Недавно фильм «Жизнь и судьба» получил премию «Золотой орел» как лучший российский сериал. Он был показан в рамках Берлинале-2014, его купили для показа на телеканалах несколько зарубежных стран. А это значит, что актерский талант Лики Нифонтовой и режиссерское мастерство ее мужа Сергея Урсуляка перешагнули российские рубежи, чем все мы можем гордиться.
- Фильм «Жизнь и судьба» уже пожинает плоды своего успеха. А что вы можете сказать про вашу судьбу?
- Жизнь очень многослойна, и мне кажется, нельзя страдать от того, что у тебя чего-то не хватает. Надо уметь жить свою жизнь! Ведь большинство проблем начинается, когда человеку кажется, что судьба его обделила. Когда он думает: «И вот этого у меня нет, и вот этого мне очень хочется!» О себе могу сказать: я живу сегодняшним днем! Мне, конечно, хочется, чтобы все было хорошо и завтра, и послезавтра. Но больше всего я радуюсь сегодняшней действительности. И не мучаюсь, когда я что-то не сделала, не успела и так далее… Просто чувствую, что все будет хорошо и все успею - с божьей помощью.
- Сергей Урсуляк - замечательный режиссер, а это значит, что вы «обречены» играть в хорошем кино. Как вам работается вместе?
- Мы работаем вместе еще со времен «Сатирикона» - это был наш общий театр. А на съемочной площадке у Сережи вообще потрясающая обстановка! Можно спросить у разных актеров, которые у него снимались, и вы наверняка услышите, что это большое счастье - попасть к Урсуляку в картину. Он сам актер и знает, как нужно работать с артистами, чтобы каждый мог играть с полной отдачей. Сейчас много хороших актеров, но, к сожалению, совсем нет материала. Это самая большая проблема в нашем кино.
А Сережа, помимо всего прочего, дает возможность артисту работать с хорошим художественным материалом - это дорогого стоит! Я невероятно благодарна, что он доверяет мне интересные, сложные роли. И смею надеяться, что его не подвожу.
- Вы имеете в виду свою роль в картине «Жизнь и судьба»?
- Да, конечно. У меня был очень сложный образ Людмилы Штрум, главная роль. Я и в театре обожаю непростые характеры, далекие от меня. А тут Сережа дал мне эту возможность! Он очень доверительно отнесся, очень аккуратно - дал мне возможность прочувствовать образ, собраться...
- А с другими режиссерами вам работать легче?
- Когда я работаю у мужа, возникает двойная ответственность. Я могу сыграть невероятное количество ролей в кино, в театре - но все равно будут говорить, что я жена Урсуляка. В этом ничего плохого нет, я считаю. Если кто-то из этого делает какие-то выводы - это просто пошлые рассуждения, но они есть, от них никуда не деться, и я уже к ним привыкла... В кино актеры в большей степени зависимы от режиссера, чем в театре. Знаете, есть знаменитая театральная поговорка: «Я вам не мешал репетировать? Вы мне не мешайте играть!» Когда выхожу на сцену, я - хозяйка положения, и все зависит от меня. А на съемочной площадке ты можешь очень хорошо сделать свою работу, но потом, на выходе, ты видишь немножко другой результат… Кино - очень режиссерская профессия. Вообще, результат фильма на сто процентов зависит от режиссера.
- Как вы отнеслись к тому, что ваш муж в тяжелые 90-е годы сменил профессию - из актеров ушел в режиссеры?
- Сережа - великолепный комический артист, просто потрясающий! Он не раз доводил меня до гомерического хохота своей игрой. А когда я пришла на премьеру спектакля «Геркулес и авгиевы конюшни», где у Сережи была роль Полибия - я так смеялась, что на две недели раньше срока родила нашу дочь Дашу!
Но все равно было ощущение, что он занимается не своим делом, потому что он не любит повторяться. Премьеру спектакля он играл в хорошем настроении, на второй раз он уже мучился, а на третий - уже просто ненавидел спектакль!
Сережа уже тогда писал сценарии, у него были две неудачные попытки попасть во ВГИК. Но когда он принял окончательное решение стать режиссером - я поняла, что нужно его просто поддерживать. Ведь очень важно, чтобы человек занимался своим делом.
У нас была маленькая дочь, эти девяностые годы... Но я верила, что мы как-нибудь проживем. Мы в то время давали по три-четыре концерта в день, зарабатывали как могли - играли в столовых и чуть ли не в коридорах - одним словом, везде! И когда Сережа поступил на Высшие режиссерские курсы, ему надо было уйти из театра. Но я была счастлива, потому что понимала: наконец-то открылись для него эти двери!
- А дочь, наверное, с пеленок мечтала стать актрисой?
- С Дашей сначала все было красиво и замечательно: поступила в РГГУ на историко-филологический факультет, мы с мужем были счастливы. Думали: как это здорово, человек будет заниматься иностранными языками! Но на четвертом курсе она нам сказала, что хочет попробовать поступить в театральный вуз.
Она поступила почти во все вузы, куда подавала заявку. Но в итоге пошла к великолепному педагогу Щукинского училища Владимиру Владимировичу Иванову. Сейчас Даша учится на четвертом курсе, уже играет в театре имени Вахтангова в «Окаемовых днях», в спектакле с Владимиром Этушем, и в театре «Сатирикон» в спектакле «Ромео и Джульетта» исполняет роль Джульетты. Я вижу, как горят ее глаза, как она счастлива, и, приходя к дочери на спектакли, убеждаемся, что она все сделала правильно…
- Лика, ваш муж ушел из театра - и стал успешным режиссером. А вы верны «Сатирикону»…
- Я очень благодарна Константину Аркадьевичу Райкину, который взял меня в труппу тридцать лет назад, - тогда он только создавал свою команду, а я только что закончила институт в 1984 году. Я очень люблю свой театр. Помимо таких серьезных ролей, как Гертруда в «Гамлете» в постановке Роберта Стуруа, а также ролей в спектаклях Юрия Бутусова, - у меня огромное количество и комических ролей. Если бы у меня была возможность делать это и в кино - я была бы невероятно счастлива! Может быть, пока нет материала, чтобы использовать меня в смешных ролях? Но я обожаю играть комические роли, обожаю! И считаю, что самое тяжелое - заставить человека смеяться, а не плакать, как думают многие.
- Говорят, что с Райкиным очень сложно работать…
- Нет. Другое дело - что Константин Аркадьевич, как любой талантливый художественный руководитель, очень требователен. Здесь нельзя тихо сидеть на стуле и спокойно жиреть. Нас очень мало в труппе «Сатирикона», все очень заняты. И труппа у нас - в очень хорошей форме! А если ты не можешь ей соответствовать, не можешь репетировать с утра до вечера, а потом еще играть спектакли - ты просто уходишь из этого театра.
У Райкина очень сложно работать именно потому, что здесь нельзя просто получать деньги и выходить раз в месяц на сцену. Здесь невероятный накал, и далеко не каждому это подходит. Остаются те, кто «одной группы крови» с художественным руководителем. Я здесь работаю именно потому, что мы с ним совпали! И независимо от того, сколько мне лет, я должна быть в хорошей спортивной форме!
- Что вы для этого делаете?
- Я слежу за собой.
- Диета?
- Для меня слово «диета» - самое страшное, что может быть. У меня сразу портится настроение, я могу даже заболеть! Просто стараюсь не объедаться. Если ты в хорошем ритме существуешь, если у тебя есть элементарная возможность поплавать в бассейне - это уже большое дело!
Я вообще преклоняюсь перед женщинами, которые в возрасте очень хорошо выглядят. Но мне не нравится, когда у меня одновременно идут предпремьерные репетиции спектакля и съемки в кино.
Я не люблю состояния загнанности - сразу же начинаю чувствовать, что чего-то недодаю в доме, нервничаю… Например, мне жаль, когда не успеваю приготовить еду, - потому что для меня крайне важно, чтобы дома все было в полном порядке!
- Если не секрет - над чем сейчас работает ваш супруг?
- Над «Тихим Доном». Это глобальный проект и грандиозный труд. Очень хочу, чтобы он у него получился. Я в этом фильме не играю. В этом проекте - молодые актеры, с которыми Сережа очень много общается: разговаривает, репетирует. На репетициях он «вычищает песок» - и находит то золото, которое, надеюсь, потом зрители увидят в новой картине…
Отправлено: 17.02.14 12:24. Заголовок: Один Байрон: Навсегд..
click here Один Байрон: Навсегда остаться в России – самый больной вопрос
Американский актер Один Байрон стал известен у нас благодаря роли Фила Ричардса – одного из подопытных кроликов доктора Быкова в сериале «Интерны» (новый сезон начался 3 февраля на ТНТ).
Провалил пробы в «Интернах»
– Многие до сих пор думают, что ты играешь акцент и полное непонимание российских реалий. А все, видимо, наоборот: с твоей биографии и писали образ Фила?
– Совсем не так. Мой будущий герой – американский интерн – уже был придуман, когда меня пригласили.
– Ты сам не удивился такому совпадению обстоятельств ваших жизней?
– Было забавно! Мы оба приехали в Россию на практику и у вас задержались. Оба столкнулись с трудностями в незнакомой стране. Да, у нас похожие судьбы.
Вообще-то никогда не думал, что окажусь в «Интернах». Считал: кино не для меня (очень люблю театр). Но увидел рекламу сериала в метро и заинтересовался. Когда пришел на пробы, провалил их. Так мне по крайней мере казалось. Совершенно не понимал набор слов, который произносил. Для меня это была, как говорится в вашей прекрасной, моей любимой комедии «Бриллиантовая рука», «непередаваемая игра слов с использованием местных идиоматических выражений».
– А теперь понимаешь юмор?
– Сейчас уже да. Даже шутки, кое-какие смешные сцены, которые могли бы случиться с Филом, предлагаю авторам. А сначала просто механически воспроизводил текст. Причем медленно: тяжело давались трудные русские слова. Ребята-коллеги смеялись надо мной...
– Особенно, наверное, Охлобыстин куражился? Как он тебя только не обзывал: и контрацепцией с фруктовым запахом, и молчаливым поглотителем женского нытья, и инфантильным полудоктором-выскочкой...
– (Смеется.) Ну достаточно, я и так это все помню! Иван Иванович только по роли такой монстр. За кадром он, наоборот, очень спокойный, тихий человек. Сидит и что-то все время пишет, читает... абсолютно безвреден. Не то что Быков!
Уехал, если бы не Райкин
– Не пожалел, что перебрался в Россию? Мог бы сейчас покорять Голливуд...
– Мне предлагали сниматься в Голливуде, но я рад, что не сунулся туда. Покорить его мечтают все, а прорываются единицы. Надо толкаться, надо хитрить – это не для меня. Я хочу заниматься делом, своей профессией, узнавать новое, а не устраивать с кем-то разборки.
За этим и ехал в Россию. Мне представлялось, что только в вашей стране и можно научиться настоящему театральному искусству. Чехов, Станиславский, залы с позолотой и огромными люстрами – все это складывалось в великолепную картину, которую мне хотелось увидеть, узнать. Поэтому когда на 3-м курсе появилась возможность поехать постажироваться в течение трех месяцев в Школу-студию МХАТ, я ухватился за это и полетел.
– …А тут – медведи с балалайками в шапках-ушанках ходят?
– Не знаю, как у вас сложился миф, будто американцы считают Россию отсталой, дикой страной... Нет, я, наоборот, был хорошо знаком с вашей природой, культурой.
Да, первое время было трудно. Ведь у меня не было тут друзей (сейчас они есть), я не имел жилья (в общежитии жизнь не сахар), не знал языка (теперь, как видите, говорю вполне сносно). Ключевую роль в моей судьбе сыграл мой наставник. С ним мне, Одину, повезло больше, чем Филу. Мой учитель – не циничный Быков, а человечный Константин Аркадьевич Райкин. Если бы не он, я бы скорее всего уехал в первый же месяц. Но он, увидев мое отчаяние, сказал: «Держись, Один!» Он поверил в меня и пригласил в свой театр.
– Ты уже 10 лет живешь здесь, и все отлично складывается: популярность на ТВ, лучшие роли на сцене (Гамлет, Сальери, Чичиков). В прошлом году ты получил российское гражданство. Решил остаться навсегда?
– Это для меня самый больной вопрос. Домом все равно считаю Америку, скучаю по семье. Но и с Россией чувствую большую связь. Главное, мне здесь очень интересно! Каждый новый день – это новое приключение! Я примерно знаю, что меня ждет по возвращении в Штаты. А в России жизнь полна неожиданностей. Это непредсказуемая и пока все-таки мало изученная мною страна. Я счастлив, что она принимает меня так же, как я ее!
Глафира Тарханова: В школу Галины Вишневской меня взяли в виде эксперимента
Глафиру Тарханову смело можно назвать звездой телеэкрана: она снялась более чем в 40 фильмах, в их числе «Громовы», «Три женщины Достоевского», «Проверка на любовь»… К нашему округу актриса имеет самое непосредственное отношение. Свои отроческие годы она провела в районе Новокосино.
Народный голос выручил — Глафира, ваши родители — актёры. Вы, наверное, о профессии актрисы мечтали с детства? — Вовсе нет. Училась я в математическом классе, собиралась в медицинский, но 10-й и 11-й классы окончила в Школе оперного пения Галины Вишневской. Отсюда прямая дорога в театральный институт. К тому же это было самое доступное для меня образование. Родители не имели возможности нанимать репетиторов.
— Школа оперного пения Галины Вишневской находится в Новокосине, а родились вы в Электростали. Как же вы оттуда добирались?
— Когда я училась в 7-м классе, отчим получил квартиру в доме на Новокосинской. Мы самые первые въехали в этот дом, когда там ещё не подключили воду и электричество. Даже чтобы помыть полы, нам приходилось на нашем «Запорожце» возить воду в бутылках. Потом после переезда отдавали долги. В общем, обычная история для небогатой семьи. Родители с младшими детьми, Мироном и Иларией, и сейчас живут в этой квартире. Однажды, когда я уже окончила 9-й класс в школе №1925, совершенно случайно встретила своего бывшего педагога по танцам. Оказалось, что она преподаёт в Школе Галины Вишневской, недалеко от нашего дома. Я решила попробовать туда поступить, и у меня получилось. Директор школы Елена Юрьевна Трацевская сказала, что берёт меня в виде эксперимента, потому что у меня народный голос.
Заблудиться в районе было легко — Выходит, на ваших глазах район строился? — Поэтому его и люблю: здесь прошли мои отроческие годы. На Новокосинскую мы переехали, кажется, зимой. Когда я в первый раз вышла в магазин, уже смеркалось, и я вдруг поняла, что реально заблудилась. Это при том, что не страдаю топографическим кретинизмом. Темнеющее небо, одинаковые дома, никаких ориентиров… Многих домов, которые сейчас стоят, конечно, ещё не было. Вокруг кипела стройка, и, пока я доходила до школы, обувь покрывалась толстым слоем пыли. Сейчас Новокосино — очень удобный район. Множество магазинов, есть центры, где дети могут бесплатно заниматься танцами, цирковым искусством, музыкальная школа. Мой брат, например, занимается тхеквондо. И всё это практически в шаговой доступности. Я уже не говорю о том, что у нас рядом лесопарк, в котором я любила гулять с сестрой. Меня вообще очень радует то, что сейчас происходит с нашими парками.
Корней, Ермолай и Гордей — Читала, что свою первую любовь вы тоже встретили в Новокосине? — Да, сейчас он женат, есть ребёнок. Мы вместе учились в 1925-й школе. Первая влюблённость совпала с рождением моей сестры. Мне приходилось гулять с малышкой, а Артём тогда увлекался рэперством, ходил в широких штанах, это плохо сочеталось с детской коляской. Понятно, что он чувствовал себя неуютно. Я, конечно, переживала, у меня была настоящая подростковая травма. Сейчас у меня трое сыновей, и мы с мужем, актёром Малого театра Алексеем Фадеевым, не без тревоги думаем о том, что нам предстоит пережить их подростковый возраст. — Трое детей — это смелый шаг. Как вам удаётся так хорошо выглядеть? — Ой, не знаю! Наверное, пошла в маму, она тоже выглядит моложе своих лет. Что касается фигуры, то я ещё не совсем восстановилась после родов, каждый раз набираю по 20 килограммов. Всё планирую походить на какой-нибудь массаж, фитнес, но ничего не получается. Выручает работа: приходится себя в чём-то ограничивать, хотя я до сих пор кормящая мама. Лето я с младшеньким провела в Питере на съёмках. Спасибо маме, которая меня сопровождала! Я снималась в таком хорошем патриотическом сериале про моряков. — Какие по характеру ваши сыновья? — На мой взгляд, они все разные. Корнюша по натуре изобретатель, его интересует конструирование роботов. Средний, Ермолай, — силач, богатырь. Меч он держит как положено — двумя руками. Что выдаст Гордей — не знаю, ему скоро год...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 8
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума