ЛИКА НИФОНТОВА: «РОЛЬ БАБУШКИ ДЛЯ МЕНЯ ОЧЕНЬ ВАЖНА»
Вся жизнь актрисы связана с театром. Впервые она вышла на сцену еще ребенком и продолжила актерскую династию. WomanHit.ru обсудил с Ликой Алексеевной статус жены режиссера, помощь легендарного Аркадия Райкина и заботы бабушки
— Лика Алексеевна, вы в театре с детства, на сцену вышли в три года. Что-нибудь помните о первых ваших ролях?
— Я ничего не помню. Три года ведь. (Улыбается.) Только рассказы родителей об этом.
— Говорят, вы в детстве постоянно переезжали. Почему родителям не сиделось на месте?
— Папа у меня актер, царство ему небесное, его уже нет с нами больше полугода. Был он заслуженным артистом. Играл ведущие роли в Тбилиси, Волгограде, Ростове-на-Дону, в Самаре. Но вот характер неуемный… Он искал совершенства в этой профессии, искал себя, свой театр. И как только чувствовал, что ему становилось скучно, переезжал в другой город, а мы — за ним.
— Когда вы решили стать актрисой, как отреагировали родители на ваш выбор?
— Они были очень против. Вернее, мама всегда меня поддерживала, в любых проявлениях, желаниях. А папа, так как он актер и знал эту профессию изнутри, просто хотел меня оградить. Он мечтал, чтобы я занималась языками (я ведь окончила французскую школу), а не какими-то другими вещами. Но в десятом классе я сказала, что еду в Москву поступать в театральный. Что делать, он поехал со мной. Думал, что я чуть-чуть попоступаю и мы вернемся. Но я застряла. Меня стали пропускать в разных вузах дальше и дальше, а папе нужно было домой играть спектакли. Он уехал, я осталась и поступила.
— Вы не поменяли театр «Сатирикон» с момента окончания Щукинского училища. Как так получилось?
— Я вообще человек постоянный и преданный. Несмотря на все сложности, которые возникают в театре, я к ним отношусь философски. Если есть проблемы, это нужно переждать. Самое главное, что я чувствую своего художественного руководителя. Мы с ним можем не соглашаться в каких-то вещах, но мы люди одной крови. Мне нравится, как он строит этот театр. Как он чувствует эту профессию. Поэтому от добра добра не ищут.
— Ваши отношения с худруком театра, Константином Райкиным, всегда были безоблачными?
— Когда мы создаем что-то вместе, то мы, естественно, можем спорить. Но я не люблю трындеть на репетициях. Я люблю все пробовать ногами. Все то, что мне предлагает режиссер. Мы много спектаклей сделали вместе. Я ему благодарна, потому что он мне в театре дает огромное поле для разных ролей.
— Вы застали в театре Аркадия Исааковича Райкина, что запомнилось от общения с ним?
— Когда я пришла, он как раз выпускал свой последний спектакль «Мир дому твоему». Меня сразу заняли в миниатюрке. И просто от одной мысли, что я стою за кулисами и смотрю, как работает на сцене Аркадий Исаакович, создавалось какое-то колоссальное ощущение. Я очень рада, что его застала, видела живьем. И лично огромное от меня ему спасибо. Потому что только благодаря ему я получила комнату в коммунальной квартире в Москве. Он подписал документ с просьбой выделить мне комнату как молодой начинающей актрисе «Сатирикона».
— Многие годы вы были верны сцене только своего театра «Сатирикон», не изменяли ему с иными. Что произошло сейчас?
- Да, я «ушла на сторону». Это постановка, которую сделал Юрий Грымов в театре «Модерн». Он и предложил поучаствовать. Мне понравилось. Это современная пьеса. Она очень интересная именно потому, что там нет какого-то цинизма, который появился сейчас в театре. Мы все пытаемся прикрыть смехом, боимся быть сентиментальными в хорошем смысле. А здесь простая, хорошая и трогательная история — «Матрешки на округлости земли».
— Скажите честно, на вас до сих пор кивают, мол, вот жена Сергея Урсуляка?
— А как же иначе, это будет всегда! Я, слава богу, жена! И этому очень рада. Поэтому пусть говорят!
— Две творческие личности в семье — это не много?
— Нас уже не двое. (Смеется.) Так как я росла в творческой семье, для меня это естественно. Вот если бы у меня была семья техническая, тогда, думаю, мне пришлось бы труднее. А так — ситуация естественная. Потому что мы двадцать четыре часа живем жизнью друг друга. Мы не забываем о работе, приходя домой. Ведь нам это интересно. Тут все зависит от головы, от ума людей, которые живут друг с другом. Если они зациклены на себе, тогда будут проблемы. А если они слышат друг друга, если они любят друг друга, что самое главное, тогда все будет нормально. И нужно уступать.
— Ваша дочь Дарья сначала окончила филфак РГГУ, потом Щукинское училище. Играла в Театре имени Вахтангова, теперь — в «Сатириконе». Она довольна своим выбором?
— Она счастлива. Потому что занимается очень живым делом. Это же самое главное. Когда ты занимаешься своим делом, то не обращаешь внимания на сложности. Тяжело, когда скучно. А ей не скучно совсем. Даша завалена работой, растит дочку. Она молодец! Сама по кирпичикам свою жизнь делает, не слушая никого.
— Вы ведь уже бабушка. Какая вы в этой роли? Можете ли, к примеру, сразу же вспомнить, сколько внучке лет?
— Ульяне год и восемь. (Смеется.) А по поводу моей роли бабушки… Все считают, что я сумасшедшая бабуля, потому что растворяюсь в моей внучке. В ней невозможно не растворяться. Мне так нравится наблюдать, как создается человек, как он пытается что-то говорить, мыслить. Это безумно интересно. Так что эту свою роль я считаю очень важной в своей жизни!
Две вселенные: интервью с актрисами Дарьей Урсуляк и Ликой Нифонтовой
Сложно найти двух людей, которые были бы так похожи и не похожи одновременно. Они смотрят на мир одинаковыми глазами редкой формы и видят два разных мира. Спорят до изнеможения и при этом оказываются невероятно схожи в важных вещах, сами того не замечая. Лика Нифонтова и Дарья Урсуляк — две актрисы и две мамы — рассказали о семье, красоте и счастье.
О характере и судьбе
Лика: Есть расхожая фраза: «Характер — это судьба». Это к Даше на 100 % относится. Она была в животе, и я уже знала, какой она вырастет. Я говорила мужу: «Легко не будет». Он не верил. Но так в итоге и оказалось. Даша все время была чем-то недовольна: выгибается, плачет, сидит у тебя на голове, невозможно уложить. Ты читаешь Спока и понимаешь, что не можешь ничего из этой модной книжки применить к своей дочери. Начинаешь постепенно принимать ее формы. Хорошо, что я довольно философски в силу своего темперамента ко всему относилась. Иначе бы я с вами здесь не сидела сейчас. Все говорят — это потому что работала в беременность. Да нет, причем тут это. Все работают до конца сейчас. Думаю, дочь просто пошла в дедушку. В моего отца, у него тяжелый характер был с самого детства. И она сразу была тяжелая, с самого младенчества хотела все делать по-своему. А нам ничего не оставалось, как растить ее в абсолютной любви и давать ей максимум свободы. В любом возрасте. Хочешь идти без шапки — иди. Ушла от молодого человека — всегда можешь вернуться, пожалуйста. Хочешь — приводи его в дом. Папа, конечно, повозмущается, но потом привыкнет, что делать.
Дарья: Так говоришь, как будто я привожу все время кого-то.
Лика: Я о том, что не надо ограничивать ребенка, слишком привязывать его. Когда Даша начала жить отдельно, меня многие спрашивали: «Даша ушла, как ты?» Да нормально. Во-первых, она придет через 3 часа, будет на кухне у меня сидеть, есть борщ. И будет еще вынимать мозг — давай сходим туда или сюда. Мы не теряем связь. Даже сейчас, когда у нее своя семья, мы всегда на связи.
Дарья: Родители всегда очень интересовались моей жизнью, поэтому свободу они давали — да, но обязательно должны были знать, для чего эта свобода, как я буду ей распоряжаться.
Лика: А распоряжалась она лихо. Я не говорю про то, что в разгар учебы в РГГУ она бросила все и поступила в Щукинское училище — это уже она взрослая была. А вы представьте себе, что в седьмом классе, например, она поменяла школу. Нашла ее в Интернете и решила, что хочет учиться там. Не потому что у нее что-то не получалось в своей школе, а потому что она захотела развиваться. Человеку 13 лет было.
Дарья: Это был лицей 1525, гуманитарный факультет. Прекрасное место. Ни минуты не жалею, что туда поступила.
Лика: Да, туда ведь надо было еще поступить. И она это сделала, притом что класс был заполнен. Попала сама, закончила. Так что если «я сама» в детстве очень тяжело, потом это может вылиться в такие шаги, которые вызывают уважение. И не нужно на детей давить. Конечно, иногда очень хочется помочь. Мне, например, сейчас, когда у нее Ульяна появилась, очень хочется порой ей что-то подсказать. Но она не допускает, она сама все знает. И хорошо, я считаю.
О приоритетах
Дарья: Наверное, мало кто так готовится к появлению ребенка, как готовилась я. И мало кто оказывается настолько неподготовленным. Ульяне уже больше года, а я до сих пор привыкаю и адаптируюсь к новой жизни. Посттравматический синдром в моем случае проявляет себя во всей красе.
Что касается приоритетов, в моей жизни второго варианта быть не может: хорошо должно быть в первую очередь моей дочери. И точка. Говорят, ребенок должен вписываться в жизнь родителей. Но это не мой случай. Я вообще считаю, что в идеале женщина не обязана выбирать что-то одно. Но этапами что-то неизбежно выходит на первый план, где-то ты сейчас нужнее: дома или на работе. Я это стараюсь отслеживать. Творчество, конечно, бессмертно, но, откровенно говоря, я понимаю: будущее — в детях, и продолжение твое — тоже в них.
Лика: У меня семья тоже всегда была на первом плане. Есть работа — хорошо, нет — есть вещи поважнее. И до сих пор так. Если этого потребует семья, если я почувствую, что работа мешает гармонии в доме, я не задумываясь откажусь от любой роли.
Дарья: И я сейчас очень хорошо понимаю, почему мама так говорит. Наша профессия дает невероятные ощущения, но то, что ты переживаешь с ребенком, каким-то непостижимым образом все равно острее и мощнее.
Лика: Согласна на сто процентов!
О выборе ролей
Лика: За 32 года работы в своем родном театре «Сатирикон» я ни разу не работала «на стороне». Как-то всегда этого боялась, видимо, я человек такой: мне хорошо, и слава богу. А вот недавно решилась попробовать поработать в другом пространстве — в театре «Модерн» с Юрой Грымовым. Он поставил пьесу «Матрешки на округлости земли». Автор — аноним, у нас даже на программке, где обычно пишут имя драматурга, — прочерк. Это ретроистория, действие происходит в 70–80-е годы. Я почитала текст, и мне он очень понравился. В нем есть судьбы, которые интересно играть.
Мою героиню зовут Матрешка-космонавт. Фокуса никакого нет, она действительно космонавт. А Матрешка она, потому что, по мысли автора, все женщины в своем роде матрешки, открываешь — там еще одна, открываешь — там еще… В этой пьесе Матрешек три. Сначала они все встречаются, а потом мы оказываемся с каждой из них на том свете… Каждая попадает туда, чтобы что-то исправить. Кто-то, как моя героиня, — встретиться с мужем и попросить прощения. Кто-то — чтобы воссоединиться с сыном или любимым. В общем, это такая притча, очень пронзительная, светлая.
Дарья: У меня в отличие от мамы беспорядочные рабочие связи. Мне не приходится говорить нет. Я на все согласна. Если говорить о предстоящей работе, то весной начнутся репетиции нового спектакля Егора Перегудова «Дон Жуан» по Мольеру, там у меня две роли. Но чем больше, тем лучше.
О спорах
Лика: Даша живет в споре, а я спор ненавижу, и мне легче с ней согласиться. Такой диалог у нас. При этом говорим мы на все темы, у нас нет табу, которые мы не затрагиваем. Другой вопрос, что практически ни в чем не сходимся.
Дарья: Говорят, что спор — это поиск истины. Но я с мамой истину не ищу. Не пытаюсь: вот сейчас мы нащупаем, нащупаем… Я понимаю, что ее ничто не собьет с генеральной линии. Мне нормально, что она смотрит на вещи по-другому. По сути, это не так важно.
Лика: Она, кстати, и с мужем спорит. Вы спросите, с кем не спорит.
Дарья: С папой!
Лика: Не морочь мне голову!
Дарья: В творческих вопросах мы с папой совпадаем. В человеческих — нет. И с мужем в оценках каких-то вещей я часто бываю согласна, во всем остальном — не очень. Но нельзя же вечно конфликтовать с людьми. Приходится принимать их, бедненьких, такими, какие они есть. (Смеется.)
О семейных секретах красоты
Дарья: В детстве я могла часами копаться в маминой косметичке, перебирала тени, помады… Тренировала мелкую моторику.
Лика: Она приезжала после школы ко мне в театр, забиралась в гримерку и начинала шуровать. Мне нужно к спектаклю готовиться, а она сидит и красится перед зеркалом. Попробуй ее сдвинь. Даже фотографии есть, как Даша гримируется, а мама ждет своей очереди.
Дарья: Главный секрет красоты, который мама мне передала, — это то, что с собой нужно что-то делать. Нужно за собой ухаживать в любом возрасте. Помню, я совсем маленькая была, мы ездили к Розе, маминому косметологу, я смотрела, как она смешивает какие-то крема, делает маски. Со временем мы уже вместе стали ходить к одному и тому же специалисту. И сейчас, если я что-то захочу сделать с лицом, обязательно сначала посоветуюсь с мамой.
А еще у нас с мамой одинаковая форма век, и красить правильно глаза я научилась тоже благодаря ей.
Лика: Здесь ничего сложного нет. Если веки тяжелые, их можно немного приподнять, создав темно-бежевую или коричневую дымку. Очень легкую, и лицо уже совсем по-другому будет выглядеть.
Дарья: Я, кстати, очень люблю эту форму. Мне кажется, она придает лицу эффект содержательности.
Лика: К тому же она какая-то нездешняя, европеоидная, нечасто встречается в нашей стране.
О путешествиях Лика: Куда бы мы ни поехали, Даша все время с нами была. Даже не обсуждалось, чтобы мы куда-то отправились без нее. Сначала колесили по Союзу, потом, когда небольшие деньги появились и ей было уже года три-четыре, поехали в Турцию. В пять лет — в Тунис. Вообще, ездили много. Сейчас, конечно, это в прошлом: у нее своя семья, и они теперь сами путешествуют.
Дарья: Ульяна в первый раз поехала с нами, когда ей было семь месяцев. Я снималась в Крыму, и она два месяца провела со мной. Потом было лето в Черногории. Так что в плане поездок я, наверное, продолжаю семейные традиции.
О счастье
Лика: Для меня счастье — это когда у меня заканчивается работа, которую я сделала хорошо. И все мои родные здоровы — вот тогда я ощущаю гармонию.
Дарья: А для меня счастье — это, наверное, то, что уже прошло. Когда оно тут, я его часто не замечаю. Хотя вчера вот я легла с Ульяной вечером спать, прижалась к ней и думаю: «Вот кайф!» Так что нет, иногда счастье все-таки удается почувствовать.
Лика: Я думаю, Даша лукавит. И таких моментов, как полежать в обнимку с дочкой, она может много вспомнить. Помню, мы были с ней на гастролях в Бразилии, и она произнесла фразу, которая мне очень понравилась. Она вдруг сказала: «Счастье пробежало». Это было очень точно, и это говорит о том, что Даша чувствует жизнь, замечает ее.
Вот муж у меня реально не ощущает счастья. Счастье пробежало — это не к нему. Сережа, даже когда все хорошо, подумает: «Если сейчас хорошо, значит, потом будет еще хуже». (Смеется.) Он живет с ощущением бесконечной ностальгии… Но это и дает ему пищу для работы.
О конечности жизни
Дарья: С годами трагедии начинают как-то острее восприниматься. В детстве упал где-то самолет — и ничего, ты до конца даже не понимаешь, что произошло, а с возрастом за этим видишь конкретных людей: чья это была мама, чей сын, отец, ребенок. И очень страшно становится. Хотя в последние месяцы, после появления Ульяны, я в целях самосохранения учусь жить по-другому. Пытаюсь ограничивать свою зону ответственности и беспокойства семьей. И стараюсь, чтобы никто и ничто извне в меня не попадало.
Лика: Чувствую, я в эту «зону ответственности» не попадаю.
Дарья: Попадаешь, мамочка, не беспокойся!
Лика: Я, как человек верующий, всегда довольно спокойно относилась к смерти, понимала, что это всего лишь переход. Пока не потеряла папу. Не думала, что будет так тяжело. Вроде бы и не жили вместе, и характер сложный, а все равно очень тяжело. Для человека, который остается, трудно осознание, что вы никогда в этой жизни уже не увидитесь. И ты уже взрослый человек, а думаешь: «А как я без папы?» Потому что, пока живы твои мама и папа, какая-то защита над тобой есть. Понятно, что ты уже у них давно главный, ты их защищаешь. Но это понятно по быту, а так ты все равно дитя. До тех пор, пока у человека есть родители, он остается ребенком.
Яков Ломкин: «Театр – это самая проклятая профессия»
Главный режиссёр Русского драматического театра Удмуртии рассказал о юности на баррикадах, об играх, которые передаются от отцов детям, и о том, почему театр никогда не умрёт.
Э.К.: Как кофе?
Я.Л.: Горький, без сахара и молока. Но я такой и пью.
Счастливое детство на сломе эпох
Э.К.: Какое у вас первое воспоминание детства?
Я.Л.: Я помню все свои яркие впечатления от Хабаровска, где я родился, от семьи, от дедушки с бабушкой, от нашей огромной по тем временам квартиры, – четырёхкомнатной. Я даже умудрялся гонять на велосипеде по коридорам и комнатам – наматывал круги, чтобы выплеснуть ту физическую энергию, которая во мне бурлила.
Э.К: Хотели быть космонавтом?
Я.Л.: Да! Наверное, все романтические натуры в детстве хотели быть космонавтами.
Э.К. Когда эта романтика кончилась?
Я.Л.: После того, как отец с третьего раза поступил в ГИТИС на режиссёрский факультет и мы переехали в Москву. Мы жили на Пресне, это был конец 80–х – начало 90–х. Эпоха бандитских разборок прямо на улицах. Я рос абсолютным хулиганом, и компания была соответствующая. Бесшабашное время было, лихое. Всех моих друзей посадили довольно скоро после того, как папа вытащил меня – семиклассника из этой краснопресненской тусовки и засунул в театральную школу. Подсознательную любовь к театру я, наверное, впитал с молоком матери. Она режиссёр, работала в любительских студиях, я сам занимался в разных театральных кружках, иногда играл в маминых спектаклях, но серьёзно это не воспринимал. Большую часть времени мы с братом были предоставлены самим себе и иногда «выпадали» в творчество. Это было счастливое детство на сломе эпох.
Э.К.: Вы помните Москву 1991 года, в которую вошли танки?
Я.Л.: Конечно. От нашего дома на Пресне до Белого дома – 20 минут пешком. Как самые азартные пацаны, мы бегали к баррикадам, нас там подкармливали бесплатными сосисками. Мы торчали там денно и нощно. Только когда я 1 сентября пришёл в новую школу, нам объяснили, что мы присутствовали при историческом событии.
Любовь в запое
Э.К.: С чего начинается театр?
Я.Л.: С момента невозможности без него жить. Я занимаюсь театром потому, что не могу им не заниматься. Он мой воздух – невозможно не дышать. Не знаю, кто я – режиссёр, актёр, педагог. Я себя чувствую человеком театра, потому что 24 часа в сутки я им занимаюсь, о нём думаю. Это такая любовь в запое, без которой жизни не будет. Она бывает сладостной, бывает мучительной. Театр – это самая проклятая профессия, его невозможно ухватить, он утекает сквозь пальцы: вот сегодня был гениальный спектакль, артисты сделали что–то невообразимое, зрительный зал стонал и вскакивал в овации, а назавтра те же актёры играют ту же пьесу, и – нет никакого чуда, всё плоско, банально, пошло, ни одной фразе не веришь, в финале – вежливые вялые аплодисменты. Как это работает, я до сих пор не знаю.
Э.К.: Признание для вас важно?
Я.Л.: Моя оценка своей работы, как правило, строже того, что я могу услышать от других. Я самый критичный зритель своих спектаклей. И цели получить награды и звания нет, – важнее соблюдать собственные принципы. Я никогда не повторяю то, что уже делал. У меня были режиссёрские успехи, которые можно было бы тиражировать, но мне это не интересно – мне важен поиск, важно делать то, чего ещё не делал никогда.
Вечная профессия
Э.К.: Я убеждён, что режиссёр – это одна из древнейших профессий.
Я.Л.: Первыми режиссёрами были художники и скульпторы, потому что они создавали образ из ничего.
Э.К.: Ваш взгляд меня радует, но я предлагаю заглянуть ещё глубже: ритуальные танцы у первобытного костра. Их ведь кто–то режиссировал, чтобы они выглядели эффектно, создавали нужное воздействие.
Я.Л.: Да, наверное. Нужно же было увидеть происходящее со стороны, убрать длинноты, оставить самое выразительное… Но с тех пор роль представления, роль театра изменилась. Сегодня мы занимаемся элитарным видом искусства. В античности амфитеатры строились, чтобы вместить тысячи человек – по числу всех свободных жителей города. И все они в праздничные дни приходили смотреть представления. Театр был неотъемлемой частью жизни города. Артисты и драматурги были самыми узнаваемыми и уважаемыми людьми. А сейчас по разным подсчётам в наших городах всего от 4 до 10 процентов людей хотя бы раз в жизни бывали в театре.
Э.К.: Театр умрёт?
Я.Л.: Нет, никогда. Потому что театр – это «здесь и сейчас». Это эмоции, которые нельзя получить ни в кинотеатре, ни дома при просмотре с монитора. Ты можешь увидеть сегодня спектакль, а потом прийти на него через неделю или месяц – и он будет другим. Это зависит от тысячи условий – от того, в каком состоянии и настроении пришёл актёр, сытый он или голодный, трезвый или выпил накануне, давно ему знакома роль или это срочный ввод. Это каждый раз такой эмоциональный фрэш! Такое столкновение энергий, которые рождаются и уходят разрядом в землю вот именно в эту минуту.
Художник и зритель
Э.К.: Любимый художник?
Я.Л.: Рене Магритт. В образной системе спектакля «Пьяные», над которым я сейчас работаю, мы с художником Акинфом Беловым вышли на стиль Магритта очень быстро. Его персонажи на мой взгляд очень современны. Свежее впечатление – выставка Кустодиева в Подмосковье. Меня потрясает праздничное мировосприятие человека, который большую часть жизни провёл в инвалидном кресле. И он не зацикливался на своей инвалидности, а находил в себе вот эту колоссальную радость и энергию, – и создал шедевры.
Э.К.: Я знаю, в какой момент художник получает кайф. Ему для этого не нужен зритель – он получает кайф только тогда, когда общается с холстом. Вам зритель необходим?
Я.Л.: У меня несколько стадий наслаждения. Первая – туманная, как туманность Андромеды – когда ты придумываешь спектакль, он ещё не материализован, но ты его уже чувствуешь. Дальше – ты репетируешь, вдыхаешь в артистов жизнь, и они начинают существовать так, как ты хочешь. А потом туман рассеивается, и на финальном этапе, когда появляются сценический свет, костюмы и декорации – ты видишь, как твой замысел проявляется в физическую форму. Но только со зрителем театр начинает быть театром. Как ребёнок, который долго вынашивается и наконец рождается на свет. Мне безумно интересно наблюдать за первыми 10–15 спектаклями, корректировать их, дожимать, доводить до совершенства.
Э.К.: Роботы умеют всё больше. Может случиться, что спектакль с актёрами–роботами поставит робот–режиссёр?
Я.Л.: Не знаю. В Японии уже довольно давно существует спектакль – кстати, по чеховским «Трём сёстрам», где в качестве сестёр по сцене ездят роботы. И я не вижу в этом ничего страшного, если это художественно оправданно. Но управляют–то ими кнопочками или джойстиками люди. В антиутопическую историю, что роботы с искусственным разумом сами поймут и сыграют характеры, истории, судьбы – я, по правде говоря, не верю.
Стихия игры
Э.К.: Как отдыхаете?
Я.Л.: Отдыхом становится каждая минута, которую я могу подарить своей семье, детям. Мы с ними любим играть в акулы – под одеялом изображаем какие–то волны, вздымаем валы, одеяло взлетает до небес, и потом, когда звучит крик «Акулы!», мы падаем в зияющую бездну с кровати, спасаем друг друга… Это игра, которую я берегу с детства – отец играл в неё со мной и братом. Общие игры в семье вообще важны. Сын идёт по моим стопам и любит играть в футбол, – а у меня даже были сомнения, надо мне заниматься театром или футболом. Я много забивал – у меня есть скорость и воображение. Я даже думаю, что футбол очень сходен с театром, это очень творческая игра. К сожалению, наши футболисты этого не понимают. Я чувствую, что для них игра – это тяжёлый труд. Вот бразильцы и итальянцы выходят на поле как на акт творчества, они любят игру, стихию игры. Артистичны невероятно!
Э.К.: Что для вас Ижевск?
Я.Л.: Солнечный город. В Москве часто – пасмурная серь. И для меня, привыкшего жить в московской суете, спокойный, светлый, просторный Ижевск – это возможность пробовать, сочинять. Это творческий курорт для меня.
Э.К.: Я определил из нашей беседы, что театр – это научно–исследовательская лаборатория человека.
Я.Л.: Да, наверное. И я пытаюсь заниматься этим всерьёз. Мне не близко, когда театр заходит на территорию эстрады, рвётся развлекать. Мне бы хотелось, чтобы театр давал глоток надежды, свежего воздуха. В репертуаре нашего театра – прекрасная драматургия, которая может выдернуть зрителя в стратосферу. И правильно, что мы разворачиваемся в сторону театра как места, где можно о чём–то поразмышлять и получить эмоциональное потрясение. Возможно, для кого–то это изменит жизнь к лучшему. Факты
Яков Ломкин родился в Хабаровске 30 мая 1978 года.
Вырос в Москве. В 1999 году окончил ГИТИС. Сразу после выпуска был принят как актёр в труппу театра «Сатирикон» под руководством Константина Райкина.
Как режиссёр поставил более 20 спектаклей.
С 1 сентября 2017 года – главный режиссёр Государственного русского драматического театра Удмуртии.
Сейчас репетирует в Ижевске спектакль «Пьяные» (18+) в жанре «отчаянная клоунада» по пьесе Ивана Вырыпаева. Премьера назначена на 20 июня.
Они Стекловы, и они безумно похожи: яркие, солнечные, заразительно позитивные. Мать и сын. Талантливые актеры и большие друзья.
Агриппина Стеклова и Данил Стеклов рассказали ОК! о фамильном даре, семейных ценностях и заветной мечте сняться вместе в одном проекте. В ближайшее время Данила можно увидеть в недавних премьерах МХТ им. Чехова «Мушкетёры. Сага. Часть первая» и «Макбет», а Агриппину — в спектакле «Сатирикона» «Все оттенки голубого» и в новом сериале «Беглые родственники», который уже 10 мая стартует на канале СТС.
Есть такое понятие «порода», немного подзабытое сегодня. Стекловская порода — она какая?
Агриппина: Определенно, Стекловы — это порода Владимира Александровича Стеклова. Я его средний клон, Даня — младший.
Даня: Мы все мощные, с хорошим чувством юмора, красивые, умные. Но главная наша черта, мне кажется, темперамент.
А.: Это правда, мы вспыльчивые очень. Стекловы, как бы это поэтичнее сказать... какие-то рыжие.
Вы всегда говорите, что вы папина дочка, а маму это никогда не обижало?
А.: А как это может обидеть, когда это факт?! Я на маму очень похожа по характеру, как-то по-женски, хотя мы всё равно разные. Она знает и чувствует, как я ее люблю, поэтому и не отрицает очевидное. Когда родители расстались, мама не стала внушать мне, что папа плохой. Я сама должна была во всём разобраться. Мама, конечно, женщина особенная. Она уехала с отцом в Москву и оставила актерскую профессию. Я не знаю, смогла бы я свою жизнь поставить на кон? Не уверена. Она сделала это, будучи такой молодой: ей был тридцать один год. При этом ей удалось сохранить колоссальное достоинство, она никогда не позиционировала себя как жертву. Она очень самодостаточная и какая-то живая, настоящая... (Дане пришла эсэмэска, и он отвлекся.) Даня, не отвлекайся. Мы про святое говорим — про бабушку.
Д.: Я ей недавно подарил плазму.
А.: Хвастун.
Д.: У меня была небольшая проблема: меня сняли с роли в одном проекте. Я так переживал, потому что очень хотел там сыграть, и решил что-то доброе сделать: поехал купил бабушке плазму.
А.: У них с бабушкой особенная связь. Фактически она его воспитала.
Д.: Бабушка — моя вторая мама. А лет до десяти ее и считали моей мамой — во всех магазинах, в поликлиниках. Она меня лупила-материла — воспитывала.
А.: Я тоже продукт бабушки и дедушки. Убеждена: чем больше народу воспитывает ребенка, тем лучше для него. У меня вызывают недоумение сложные отношения с отчимами или с отцами. У меня, например, замечательные отношения с мачехой, а Данил, несмотря на то что воспитан отчимом, сохраняет хорошие отношения с отцом.
Агриппина, вы ведь на втором курсе узнали, что ждете ребенка. Не боялись карьеру загубить?
А.: Мама помогла. Я тогда была так растеряна. Вообще не понимала — как, что? Очухалась на шестом месяце. И надо сказать, что как-то так гармонично всё случилось, я даже особенно не выпала из процесса.
Чье было решение, что ваш сын будет тоже Стеклов?
А.: Так сложилось. С Данилиным папой мы расстались почти сразу. И когда я попросила записать сына на фамилию Стеклов, он не возражал. Теперь в интересах Дани хоть одного сына да родить. Сделать деду подарок.
В свое время вы говорили, что вам при поступлении в театральный фамилия мешала.
А.: Это нормально. Тогда мне вообще многое мешало, что сейчас помогает жить. И не только фамилия, и имя вызывало раздражение, и цвет волос, но это в детстве. Мне хотелось быть Петровой Юлечкой, блондинкой или брюнеткой.
То есть особенной быть не хотелось?
А.: Не очень. Я не могу сказать, что это был какой-то тяжелый период, что я страдала, — нет. Так, иногда грустила.
Данил, а для вас фамилия Стеклов не тяжелая ноша?
Д.: Тяжеловато бывает. Мне не хочется, чтобы кто-то думал, что я могу получить что-то авансом благодаря фамилии. Я поступал в одно время с Ваней Янковским, Глебом Пускепалисом, Верой Панфиловой (дочь Константина Кинчева. — Прим. ОК!). Где-то вышла статья под заголовком «В театральные вузы опять набрали блатных». Даже мои друзья иногда шутят: ты, мол, у нас блатной. Это задевает. Пока я толком «ничего не сделал для хип-хопа», а очень хочется… какую-то сыграть роль большую, получить премию. Как-то оправдать фамилию хочется.
Интересно, у семьи к вам большой счет? Д.: Больше всего боюсь, когда родные приходят на спектакль. Хотя знаю: если будет провал, полная шляпа, то они меня поддержат, помогут советом. Мой самый страшный зритель — это мама. Дед тоже не щадит, но и я иногда не церемонюсь: когда мне что-то не нравится, я им об этом сообщаю.
Критикуете старших? И позволяют? Д.: А зачем же я буду врать родному человеку?! Людей-то не обманешь, всё равно будут судачить, если плохо. Мы честны друг с другом. Дед меня недавно разнес. Причем удивительно: один и тот же спектакль, «Мушкетёров» Богомолова, где я играю д’Артаньяна, родня восприняла так по-разному. Бабушка была в восторге — я даже не ожидал. А дед был более требователен и категоричен.
Даня, а ты сразу решил, что станешь актером?
Д.: Скажем так, окончательно я решил стать актером после спектакля «Макбетт» Бутусова в «Сатириконе». Я его раз пятнадцать смотрел и понял: я хочу выходить на сцену. Может быть, так только в детстве ощущаешь театр — как волшебство.
И никто не отговаривал?
А.: Еще как отговаривали. Он считает, что осознанно решил после «Макбетта», а до этого, видимо, неосознанно лет в пять уже начал говорить, что будет актером.
Д.: Я же был двоечником. Меня после седьмого класса выгнали из школы, потому что я сильно отставал по физике, химии...
А.: Тебя бы пощадили, если бы ты вел себя получше.
Д.: Разве поведение было?
А.: Всё, Дань, было. (Улыбается.)
Д.: Короче говоря, проблемы начались после седьмого класса. Я поступил в экстернат и в шестнадцать лет получил аттестат. Был, честно скажу, без царя в голове. Играл в компьютерные игры… пока не решил поступать в театральный.
А.: В тот момент он стал другим человеком. Начал серьезно готовиться к поступлению. С ним можно было уже на каком-то своем языке говорить. Он хорошо писал в детстве, интересно, с юмором. Помню, Володя (актер «Сатирикона» Владимир Большов, второй супруг Агриппины. — Прим. ОК!) подкупал его: «Дань, актер — это вечная зависимость: не будет ролей — не будет денег. А так ты сам напишешь сценарий, кучу денег сможешь заработать». Но всё напрасно.
Когда Владимир Большов появился в вашей жизни, Дане было пять лет. Как произошло их знакомство?
Д.: Я с Володей быстро подружился. Мы с ним и на рыбалку вместе ездили, и готовить он меня научил. Мама у нас не готовит.
А.: Ну, мама не готовит не потому, что не умеет. Просто Володя делает это великолепно.
Д.: Так вот, благодаря ему я научился варить уху, борщ, спагетти... У меня фотка одна из любимых, где мы в трусах стоим и отбиваем мясо. Что-то мы с ним постоянно строили, ремонты какие-то делали. Он рассказывал анекдоты всё время. Это я от него научился балагурить, шутить. Я как-то его сразу полюбил.
То есть никакой ревности по отношению к маме?
Это, наверное, стало проявляться в переходном возрасте. Я мог в запале нахамить, что, мол, он мне не отец. На самом деле я его считаю своим отцом, он меня воспитал. И все качества мужские во мне от него. Он, конечно, мужик в самом хорошем смысле этого слова. Мужик, который держит слово, который защищал маму всегда. Дельный мужик: всё время что-то думает, решает.
А.: Это правда. Когда в 90-е было тяжело с деньгами, Володя, например, ночами бомбил. Дети наши мелкие были совсем, надо было им какие-то фрукты покупать.
Д.: Я благодарен судьбе за то, что он появился в моей жизни, потому что, если бы я рос без отца, я был бы совершенно другим человеком.
А.: Порой, когда я наблюдаю за Володей и его отношением к детям, я поражаюсь, до какой глубины он их любит. Они его жизнь. И они не могут этого не чувствовать, просто интуитивно, эмоционально. Поэтому они отвечают ему взаимностью.
Агриппина, вы ведь и сами мачеха, правильно?
Д.: Самая добрая мачеха, которую только можно представить.
Вам не сложно было найти общий язык с дочкой Владимира Машей?
А.: Есть одна истина: чем сложнее вопрос, тем проще ответ. Не надо выдумывать то, чего нет. Как только ты начинаешь думать, а могу ли я на нее наорать, сделать замечание и так далее, начинаются проблемы. Она не особенная. Она особенная только тем, что она наша. А в принципе она не хрустальная, она моя, такая же, как и мой сын. Надо просто любить — это самое важное. Маша чуть младше Дани. Они росли вместе и выросли такими, знаете... хорошими. Мы ими гордимся.
Д.: Мы с Машкой выросли порядочными, чуткими людьми. Это я без ложной скромности скажу. Потому что всё было по-честному: я виноват — меня ругали, Маша виновата — ругали ее. Зато я всегда заступался за нее в школе. Я бил негодяев, которые ее обижали. Хотя, конечно, в детстве мы друг над другом поизмывались. У нее была своя комната, а у меня — проходная. Я не мог смириться с этим. Я ее в туалете запирал. (Смеется.) Раньше я ее считал маленькой, какие-то советы давал, а тут сам начал к ней прислушиваться. Она даже мудрее меня в каких-то вещах. Люблю очень свою сестру и горжусь ею.
Маша тоже стала актрисой. У Стекловых-Большовых так принято, да?
А.: Да, она долго водила нас за нос, пока всё не выяснилось. Маша хорошо рисовала, мы понимали, что ей надо заниматься чем-то творческим. Но мы не думали, что она пойдет по нашим стопам.
Даня, ты еще на последнем курсе был принят в «Сатирикон». Почему ушел? Захотелось самостоятельности, чтобы не было возможности уткнуться маме в юбку?
Мне нечего добавить. Да, одна из причин в том, что у меня там работают родители. Всё мое детство прошло в «Сатириконе», Константин Райкин был моим педагогом — я учился на его курсе. Я не успел там начать, а уже почувствовал, что словно хожу по кругу. И мне захотелось кардинально что-то изменить. Я ушел из театра, ушел из дома, снял себе комнату, пошел работать в другой театр, то есть объявил независимость. Чтобы развиваться, надо выходить из зоны комфорта, покидать теплое гнездышко.
А.: Это ты хорошо сказал. Мне это понятно, я сама рано стала жить самостоятельно. И не потому, что у нас с родителями были напряженные отношения, как раз наоборот, от прекрасных отношений с родителями надо уходить. Иначе не будет возможности двигаться дальше, не будет смысла. Поэтому я поддержала это его решение. Как поддерживаю любое другое.
А.: Конечно, ролей хочется поменьше, но получше, хочется работать более точечно, не только из-за денег. Слава богу, что больше не работаем в Новый год. А в 90-е у нас была целая программа с Максимом Авериным: он — Дед Мороз, я — Снегурочка. За новогодние каникулы мы зарабатывали немыслимые деньги, как нам казалось. Ну да, были какие-то курьезы. Это не самое прекрасное — развлекать не сильно трезвых людей. Но это тоже часть профессии. Зато мы были очень счастливы.
Вы, Агриппина, недавно снялись в новом сериале канала СТС «Беглые родственники». Для вас съемки в сериале — это способ заработать или эксперимент?
А.: Наверное, и то и другое, но больше эксперимент. (Улыбается.) Я прочла сценарий — мне понравилось. Я люблю жанр комедии и вообще считаю, что он самый сложный в нашей профессии. Актерский состав в сериале хороший: Сергей Жигунов, Анатолий Журавлёв, Жанна Эппле, Дима Ендальцев, Аня Андрусенко, которая играет мою дочь. Признаюсь, я долго думала, но решила, что надо попробовать.
Вам не предлагали сняться всей семьей?
Д.: Это наша заветная мечта. Чтобы потом было что показать детям и внукам.
Вы, наверное, друг друга подпитываете как две творческие единицы?
Д.: Да, мама у меня многое перенимает. Вот в Instagram зарегистрировалась.
А.: Мне кажется, мы с детьми оказываем друг на друга мощнейшее влияние. Я вообще люблю с ними сидеть и болтать обо всём, что просмотрено, что услышано, даже посплетничать с ними люблю. Они мои друзья.
Д.: Это чистая правда. Мы говорим с мамой на одном языке. Я от нее ничего не скрываю, могу рассказать всё, за исключением интимных вещей.
А.: Я часто думаю: если бы он не был моим сыном, он бы мне понравился? Мне кажется, понравился бы. Как индивидуальность, как личность. Знаете, как приятно, когда мои коллеги хвалят его работы. Это высшая степень внутреннего торжества. Я чувствую, что он счастлив. А человек счастлив тогда, когда занимается своим делом, я уверена в этом.
Стиль: Екатерина Трошко. Макияж: Вячеслав Савенков. Прически: Этерия Прохорова/Beauty Bride Team Фото: Павел Крюков
ЛИКА НИФОНТОВА: «ПРОДОЛЖЕНИЕ «ЛИКВИДАЦИИ»? ЭТО СЕКРЕТ!»
Недавно появилась информация о съемках продолжения телесериала «Ликвидация». Официального подтверждения пока не было. А что знают актеры телесаги?
Мы решили поговорить с самой информированной в этом плане актрисой - Ликой Нифонтовой. Ведь она, помимо того, что сыграла возлюбленную главного героя, является еще и женой режиссера «Ликвидации» Сергея Урсуляка.
- Лика, вы все-таки больше театральная актриса и уже почти 35 лет, с момента окончания училища, служите в театре «Сатирикон». Не любите перемен?
- Наоборот, очень легко к ним отношусь. Мой папа, который тоже был актером, искал совершенства в этой профессии, искал себя, свой театр. Как только ему становилось скучно - переезжал в другой город, а мы с мамой за ним. И, наверное, это повлияло на мое восприятие перемен. Могу спокойно поменять гастрольный график, переехать из гостиницы в гостиницу. Потому что вся наша жизнь была такая.
- В «Сатирикон» вы попали во время его перестройки, когда художественным руководителем стал Константин Райкин?
- Да, я попала в театр в 1984 году. До этого Константин Аркадьевич перешел из «Современника» к папе в Государственный театр миниатюр, стал создавать новую труппу. Я была одной из артисток первого набора. Потом потихоньку Константин Аркадьевич стал внедрять свои спектакли, затем театр переименовали в «Сатирикон». Так что я в театре с самого начала, можно сказать, стояла у истоков. (Смеется.)
«ОН МОЖЕТ КРИКНУТЬ. НО ТОЛЬКО ДОМА» - В театре вы отдельная единица. А вот в киносреде вас нередко называют женой Урсуляка. Не обидно?
- Меня это совершенно не смущает. Да, я жена! И этому очень рада! А по какому принципу достаются роли, это каждый решает сам, когда смотрит кино. Или забывает, что это чья-то жена, или не забывает.
- Каково ваше представление об идеальной семье? И удалось ли вам этого идеала достичь?
- Надеюсь, что я еще в пути. (Смеется.) Потому что мы увеличиваемся, слава Богу, у нас появляются внуки и внучки. Главное, мне кажется, чтобы люди относились к своей семье как к коллективному творчеству. Чтобы не было главных и второстепенных ролей, чтобы все, в общем, были равны вне зависимости от того, чем на сегодняшний день они занимаются - домом, профессией.
Скажем, если у меня выпуск спектакля, мой муж занимается хозяйством. Если у него выпуск фильма, я занимаюсь хозяйством. Здесь все должны быть как бы на подхвате. Это первое. И второе главное - это, конечно же, не терять интереса друг к другу. Когда этот интерес в семье есть, существует и уважение, и все остальное.
- Но в любой семье случается разное. Что помогает вам принять правильное решение в трудной ситуации?
- Главное - уступать! Делать шаг назад. Надо выдохнуть. Не можешь сразу отреагировать, отойди от этой ситуации. То есть надо проявлять терпение.
Вообще, семья - это совместный труд, совместное производство. Надо, чтобы оно было увлекательным. И не нужно давить друг на друга. В общем, поспокойнее быть. (Смеется.)
- А супруг дома и на съемочной площадке - это два разных человека?
- Естественно, разница есть. Потому что на работе он решает такое количество проблем, что дома мне хочется его от этого оградить. Он, скажем так, на работе более спокойный, чем дома. Там он более сдержан. И, конечно же, все, что у него накапливается, он имеет право выдохнуть дома. Кто получает больше всего? Те, кто рядом. Но для этого родные и существуют, мне так кажется. Это ведь ужасно, когда мы выплескиваем на работе весь свой негатив. Но он же все равно накапливается, значит, должен где-то выйти. Вот близкому человеку и нужно быть на подхвате, быть вот этой подушкой, жилеткой.
Понятно, что дома муж может и крикнуть. А вот на работе это ему несвойственно. Он, наоборот, пытается сделать так, чтобы атмосфера была доброжелательная, чтобы много смеялись, независимо от того что ставим, чтобы все проходило легко. Мы же не шахтеры! И не врачи, которые спасают жизни. Мы должны пытаться делать наше дело увлекательным. Хотя, конечно же, в профессии мужа сложностей очень много. И я это прекрасно понимаю.
- Уже давно говорят о втором сезоне «Ликвидации». Так будет все-таки или нет?
- Пока ничего не могу сказать. На сегодняшний день, скажем так, у меня никакой информации нет...
«ЗА ДОЧКУ БЫЛО СТРАШНО» - Ваша дочь Даша стала актрисой. Вы не препятствовали ее выбору?
- Я препятствовать не могла. Ей вообще невозможно препятствовать. Она с самого рождения «я сама!». Мне это просто надо было понять и по возможности к ней подстраиваться. Поэтому: «Хочу на филфак». - «Пожалуйста!», «Хочу уйти с филфака». - «Пожалуйста».
Другое дело, что было страшно. В той профессии, которой изначально она хотела заниматься, я совершенно ничего не понимала. Поэтому мне казалось, что ей не будет так сложно, как мне. Здесь я знаю сложности. Именно поэтому боялась, по возможности хотела оградить дочь от этого. Но с Дашей это невозможно. Если она чего-то хочет, то пытается добиться всего сама.
Могу сказать, только спустя время мы узнали, что она поступила в театральный. На третьем курсе ее позвали участвовать в спектакле Театра им. Вахтангова, затем в «Сатирикон»... То есть ей бессмысленно что-либо говорить. Конечно, я могла высказать свое мнение. Но ни в коем случае не давила. Вообще, стараюсь в семье ни на кого не давить. По возможности. Я человек спокойный.
- А в кого у Даши эта упертость? В папу?
- Я думаю, что это, скорее, в дедушку. Вот кто был упертым! Даша, как и ее дед, Овен. Она может пошуметь, в ответ на твои призывы сказать твердое «нет». А потом смотришь со стороны: опа, а она прислушалась. То есть она слышит. Но у нее свой определенный характер.
- Теперь Даша работает с вами в «Сатириконе». Это не вызывает какого-то ехидного шепотка за спиной?
- Я не знаю. Если и есть, не обращаю на это внимания. Мы просто живем и «работаем работу», как бы кто ни шептался. (Смеется.) И потом, чем хороша наша профессия? Шепчи, не шепчи, а выходишь на сцену и все! Все становится понятно! Наша профессия - как на ладони. Другое дело, что у нас все знают, как нужно ставить кино и играть в футбол. (Смеется.) И все очень хорошо рассуждают о том, как играет тот или иной актер. Поэтому нам ничего не остается, кроме как просто расслабиться и по возможности хорошо делать свое дело.
- Для дочки вы считаете себя примером для подражания?
- Нет, я не считаю себя примером для подражания, поскольку не являюсь настолько совершенным человеком, с одной стороны. А с другой - я еще не сошла с ума, чтобы считать себя для кого-то примером.
- На что вам не хватает смелости?
- Я бы сказала по-другому: я не люблю делать каких-то резких движений. Мне кажется, что это не нужно. Надо спокойно, с Божьей помощью делать свое дело.
- А как любите отдыхать?
- Ой, отдых просто обожаю. Люблю уезжать куда-нибудь, путешествовать, видеть какие-то новые места. Но в последнее время не очень получается, и этого мне сейчас немного не хватает.
- Что-то сегодня продолжает удивлять? Или вас уже ничем не удивить?
- Вы знаете, я так люблю удивляться! (Смеется.) Я так люблю смотреть на внучку! Муж говорит, что я просто сошла с ума. Когда росла Даша, мы не замечали это так остро, как сейчас, когда растет внучка, Дашина дочь... Ой, об этом можно говорить целыми днями. Мне так нравится наблюдать, как создается человек. Как он пытается что-то говорить, мыслить. Это безумно интересно!
Ну а если говорить о профессии, то приятно удивляет, когда коллеги с уважением относятся друг к другу. Удивляет то, как они самоотверженно работают в театрах, где получают копейки. Как с головой бросаются в это дело. Любят его, преданы ему... Вообще, удивляться - это очень хорошее качество. И я очень не хочу его потерять.
Актёр «Сатирикона» Денис Суханов известен каждому уважающему себя театралу. На текущий момент он появился более чем в двадцати четырёх спектаклях, полюбился очень многим, стал лауреатом Государственной премии в области литературы и искусства, а также премий «Чайка» и «Кумир», и получил звание Заслуженного артиста Российской Федерации.
Его можно увидеть на сцене «Сатирикона» в таких спектаклях, как «Человек из ресторана», «Чайка», «Отелло», «Однорукий из Спокана», «Лондон-шоу», «Король Лир» и «Ваня и Соня и Маша и Гвоздь», многие из которых удостоены престижных премий и демонстрировались на различных международных театральных фестивалях. Так что, помимо всего прочего, наша редакция настойчиво рекомендует вам посетить их.
- Как Вы пришли к актерской деятельности?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо заглянуть, наверное, в раннее детство. Конечно, это были первые походы в театр где-то в первом или втором классе. Это были постановки «Малыш и Карлсон», «Кошка, которая гуляет сама по себе», «Гаврош» в Камчатском драматическом театре в Петропаловске-Камчатске, где я провел свое детство. Дело в том, что мой папа футболист, а в советское время практиковались переезды из команды в команду, так что он играл и во Владимире, и в Томске, и, соответственно, на Камчатке, где мы и прожили несколько лет. И вот там был этот замечательный драматический театр, который произвел на меня очень сильное впечатление. Причем я помню, что мне казалось, будто на сцене находятся какие-то совершенно особые люди, что это кто-то сродни небожителям. И мне безумно хотелось попасть туда.
К тому же обычно Малыша играла какая-то женщина, и я всегда думал: «Почему его играет она, а не я? Я ведь и по возрасту подхожу, и, наверное, могу это сделать, и у меня даже получится».
Когда я читал детские книги, то всех персонажей я всегда проигрывал, озвучивал по-актерски. И даже, закрывшись в комнате, всё это репетировал, все эти кусочки из недавно прочитанного, но не просто как чтец, а как настоящий актер, играющий. Мне, правда, мешала моя кошка. (смеется)
Там же на Камчатке была театральная студия «Товарищ», которой руководила замечательная артистка, Воробьева Татьяна Ивановна. В этой студии я и обучался несколько лет, пока меня не забрали в армию. Потом, понимаете, в провинции человеку с такими желаниями и пристрастиями намного сложнее. Людям было это непонятно: как это, он хочет быть артистом? Зачем? Чтобы играть в драматическом театре? Надо, наверное, в какой-то институт поступать.
У меня не было сторонников. Я был в этом своем желании одинок, так что оно было спрятано у меня глубоко внутри. Но все равно какая-то природа меня вела, это сильное желание все равно меня манило. Даже когда я служил в армии и затем танцевал в ансамбле Северо-Восточного пограничного округа, мне все равно хотелось попасть именно в драматический театр. И тогда я сделал резкий шаг, я совершенно изменил свою жизнь, оставил этот ансамбль, уехал в Москву и поступил в школу-студию МХАТ в 1993 году.
- То есть это было полностью осознанное решение?
Да, я никогда не сомневался. Не было никаких метаний. У меня всегда был такой маяк, к которому я шёл.
- Помните свою первую роль?
Она была уже после окончания школы-студии, когда Константин Аркадьевич Райкин пригласил меня работать в Сатирикон. И первая большая работа была в спектакле «Квартет». Там было две пьесы Мольера: «Брак поневоле» и «Любовь-целительница». И потом был спектакль «Шантеклер» по пьесе Ростана, где я играл самого Шантеклера.
- Не было страха сцены?
Вы понимаете, страх сцены, он и был, он и есть, он до сих пор не выветрился. Это, может быть, даже не страх, а такое волнение, когда ты знаешь, что ты вскоре встретишься со зрителем. Даже можно сказать, что это серьезный стресс для артиста. Ты хочешь, чтобы все прошло максимально хорошо. Ты настраиваешься, репетируешь, но никогда не можешь спрогнозировать, как все пройдет: до какой степени будет подключен к тебе зал, произойдет ли сцепление с партнерами, случится ли эта «вольтова дуга». Если спектакль новый, если это его премьера, если это прогоны «для пап и мам», когда приходят родственники и друзья, когда неполный зал, вот это первая встреча со зрителями новой работы, это тем более такое волнение, которое можно назвать и страхом. Этот стресс – он всегда присутствует.
- Как Вы с ними справляетесь?
Пришел какой-то, что ли, опыт, понимание, что надо максимально стараться перевести это волнение в позитив, в функционал какой-то. Потому что волнуешься ты, волнуются твои партнеры. Это все равно ведь всегда пробы. Мы не понимаем, как на это будет реагировать зал. И это знакомство – это всё равно, что идти на ощупь, как будто в темноте мы ищем и друг друга, и жанр, и реакцию зала. Мы по отклику зрителя начинаем понимать, какие места затянуты, какие скучны. Мы стараемся удерживать его внимание на крючке, и если это не получается, то всегда начинается работа над изменением провисающих моментов. Как итог, выходит, что мы работаем исключительно тогда, когда на нас смотрят.
- И что Вам еще нравится в профессии актера?
Больше всего привлекает возможность узнать себя. Актерская профессия предполагает трансформации. В этом очень помогают харáктерные роли. Ты не понимаешь, к чему придешь, ведь в процессе четырёхмесячных репетиций ты меняешься кардинально. Режиссер со своим свежим взглядом, каким-то своим чутьем влияет на тебя. Ему нужна какая-то краска, струна твоей души, и он ее тянет, развивает и потихоньку вылепливает из тебя новый образ, который ты в себе не предполагал обнаружить.
Например, показательным примером была бы пьеса «Королева красоты» по Мартину Макдонаху, которую мы играли на малой сцене в Сатириконе. Константин Аркадьевич дал мне роль восьмидесятилетней старухи, очень старой, очень грузной, очень далёкой от меня. Что надо было сделать мне, чтобы стать ей? Потребовался большой опыт наблюдения за такими женщинами: за их поведением, походкой, голосом, за их привычками, – это было постепенное натягивание этого образа на себя. Надо было принять в себя психологию этой старой женщины. И за эти четыре месяца работы над ролью я, конечно, изменился.
- Как ваши персонажи на вас влияют?
Я по ним всем скучаю, они все во мне живут. Когда я наталкиваюсь на свои старые фотографии, то сразу наплывает волна воспоминаний о тех событиях, что были с этими ролями связаны, как это было: как мы репетировали, как играли, как смотрел на это зритель. Каждая роль – это даже не страница жизни, это целая глава. Это словно твои дети, которые как будто на время куда-то уехали.
- А что Вы привнесли в своих персонажей?
Себя, свои нервы, свой опыт, свои мысли, эмоции, силы. Дело в том, что у художника есть краски и кисти, у скульптора – мрамор и глина. А актер все это делает только из себя. Грим, костюм, конечно, помогают, но основное – это твоя внутренняя постройка этой роли. Персонажи живут в своих временах, своих странах, и ты обо всем этом читаешь, погружаешься, требуется проделать большую работу. Если ты играешь Достоевского, то ты должен всего его прочитать, чтобы понимать, что это была за фигура. - Выходит, что актерское мастерство – это постоянное исследование себя и мира вокруг. Не слишком ли это тяжело?
Вообще этой профессией невозможно заниматься, если ты ее не любишь. Потому что она требует такого самоотречения, такой жертвенности, что если ты на это не идешь сознательно, то она будет всячески тебе мешать и не пускать туда. Сцена и театр ужасно эгоистичны. Сцена обожает поклонение себе, она моментально тебе мстит, если ты предаешь ее и поворачиваешь голову в другую сторону. Она любит жертвы, пот, кровь, истязания самого себя. Если ты этого не делаешь, она не откроется тебе до конца. Здесь надо либо так, либо никак – это мое мнение.
- Это мешает личной жизни?
Безусловно. Очень большое количество артистов одиноки. Не говоря уже о женщинах-актрисах, которые идут на большие жертвы, боясь потерять роль, боясь потерять карьеру, боясь потерять место. Довольно часто они остаются бездетными, это известный факт. Потому что конкуренция очень большая как среди мужчин, так и среди женщин. Помимо прочего, женских ролей в три раза меньше, чем мужских. Известно много историй и судеб, когда человеку удается устояться в профессии, однако он почти несчастен в личной жизни, одинокий. Все ради этой профессии.
- Но Вы бы все равно ее не променяли?
Я рад, что мне не пришлось выбирать между карьерой и личной жизнью. Но если бы пришлось, наверное, я бы все равно выбрал сцену.
- У вас были роли в кино, что вам больше по душе: театр или кино?
Безусловно, театр. В кино ты существуешь точечно. Часто съемки могут начаться с финальной сцены. Ты еще не прожил это. Ты еще не знаешь, как твой персонаж к этому придет, но ты должен это сделать. И вот так мысленно, прожив все это, ты играешь роль. А в конце смотришь весь отснятый материал и понимаешь, что вот этот финал не годится. Он как бы не соответствует тому, что ты чувствуешь после всего, что пережил. А возможности переснять нет.
Это вообще отдельная профессия – актер кино. К тому же многие сцены снимаются без партнера. Мы можем играть сцену объяснения в любви, и в один день я буду один сниматься на площадке, в другой раз будете сниматься в этой же сцене вы. Это тоже усложняет работу. В театре сцена за сценой ты проживаешь роль, и так приходишь к финалу. Театр более целостен, в нем возможен полет мысли. То, что делает фантастический Бутусов в своих спектаклях, почти невозможно в кино. Кино – оно очень правдиво. Как сказала Татьяна Толстая: «Театр не скрывает, что все, что вы видите, — притворство. Кино притворяется, что все, что вы видите, — правда». Мы можем в театре фантазировать далеко от реальности: это могут быть совершенно необыкновенные костюмы, люди могут быть птицами, могут быть рыбами, они могут менять пол, молодой мужчина будет играть восьмидесятилетнюю женщину, женщина будет играть Гамлета. Все дело в том, как это сделано. Кино как-то этого всего не допускает. Вот это стул, на нем сидят, вот это стол – за ним едят. А в театре все может быть перевернуто. Особенно, если режиссер кто-то вроде Бутусова, который может сказать, что стол – это планета Земля.
- У вас есть любимая роль?
Знаете, как-то так всегда получается, что любимая – это последняя, потому что она еще растет, она еще животрепещет, требует доработок. Это как ребенок, который только родился и требует больше внимания. А есть ребенок, которому десять лет. И, конечно, ты будешь больше внимания, заботы, любви и тепла уделять тому, что недавно родился, ведь старший уже и сам играет, и сам пойдет поест. Ощущается все именно так.
- А есть любимый спектакль?
Все точно так же, как и с ролью. Они все любимые. Но в профессии актера есть еще одна сложность: мы играем не то, что хотим, а то, что нам дают. Есть, конечно, артисты, которые играют то, что сами хотят, но это обычно либо художественные руководители театра, либо это моноспектакли, когда человек сам хочет, сам все ищет: деньги, команду, сам все организует. Это единицы, как вы понимаете. Все остальные артисты играют те роли, на которые их назначит режиссер.
А если пришел новый режиссер, как к нам – Егор Перегудов, чтобы ставить спектакль «Человек из ресторана»? Мы не понимаем, кто есть кто, и вдруг он делает распределение и назначает меня на роль Кривого, на роль директора училища и на роль Афанасия Ивановича. Почему-то он делает именно такой выбор, не зная меня хорошо. И мне приходится играть эти роли, потому что он так все видит. Я априори должен ему верить. У меня нет выбора, кроме как полюбить эти роли.
А я вот всю жизнь мечтал играть князя Мышкина, но ни разу так и не играл, зато играю Отелло, о котором даже никогда и не думал! В страшном сне я не мог себе представить, что когда-нибудь я буду играть Отелло. В этом актерская трагедия. Бывают, конечно, случаи уникальные, когда человек хотел и получил, но это единичные случаи.
- Всегда получается победить себя?
Ну пытаюсь, пусть это и происходит редко. Это и борьба с собой, и с материалом, и с ролью. Это и бессонные ночи, и волнение, и страх.
- Случались ли какие-то театральные накладки?
Конечно, их миллион. Был случай, когда мы повезли спектакль «Все оттенки голубого» в Санкт-Петербург, пришел звонок, что здание заминировано, и всех должны эвакуировать. В итоге спектакль все равно был сыгран, но тот же звонок поступил и на следующий день. Может, это был такой протест против этого спектакля? Тысячный зал был выведен на улицу осенью, было уже холодно, приехала кинологическая служба, собаки все проверили, оказалось, что ничего нет, зрителей опять запустили в зал, все потеряли два часа.
- А как вам удавалось продолжить спектакль?
Пришлось как-то собраться, спокойно оценить ситуацию, опять же – победить себя, несмотря на то, что ты не знаешь, что будет дальше.
- Не бывало моментов, когда хотелось плюнуть на все и бросить?
Бывают моменты отчаяния в репетиционном процессе, когда все не получается. Бывает, что мы и ссоримся, и не понимаем друг друга, но все равно всегда приходится выруливать на конструктив, на работу, на дело, на отчетность, партнерство. За партнеров надо цепляться, помогать им, только в этой коллективной связке мы можем прорваться, потому что один в поле не воин.
- Вообще, театральный коллектив дружный?
Наш? Да, очень. Во многом благодаря нашему художественному руководителю Константину Аркадьевичу Райкину, который задает правильный тон труппе. Потому что он сам такой: честный, трудолюбивый, жертвующий всем ради работы. И вокруг него собираются такие же люди. Другие просто не могут здесь надолго задержаться. Все начинают жить исключительно по таким правилам. Все настраиваются на одну волну и следуют ей.
- Вы обладаете многими наградами, гордитесь ими?
Все эти награды я получил за работу в Сатириконе. Это приятно, это хорошо, ведь люди тебя оценили, оценили твою работу. Но это за то, что уже было, ты же не останешься и не будешь сидеть, крутить в руках эту штуку. Надо идти дальше!
- Получается, что Вы нашли свою нишу, свое место в жизни, и больше ничего радикально менять не хотите?
Кардинально – нет, но я всегда открыт новым предложениям.
Интервью с Денисом Сухановым оказалось абсолютно неповторимым по своей атмосфере. Те читатели, что давно знакомы с нашим журналом, знают, что это не первое наше общение с деятелями искусства, но можно сказать точно: впервые мы смогли настолько явно увидеть театр изнутри. И он предстал перед нами словно бы другим миром. Наш собеседник много говорил о театре, о вдохновении, а само интервью получилось невероятно откровенным.
Связанные нитью. Интервью с актрисами Екатериной Васильевой и Марьяной Спивак
Актриса Марьяна Спивак известна благодаря фильму Андрея Звягинцева «Нелюбовь» и спектаклям театра «Сатирикон». Ее мама — актриса Екатерина Васильева — Лена из «Прощания славянки». Обе они — наследницы старой театральной династии во главе с легендарной Жанной Прохоренко.
О связи
М. С.: У нас с мамой очень близкая связь. Мы друг друга чувствуем: можем позвонить в одно и то же время…
Е. В: …эсэмэски пишем одномоментно, одинаковыми словами.
М. С.: Сейчас, когда я сама стала мамой, кажется, эта связь еще больше усилилась.
Вот это материнское ощущение, что где-то на Земле теперь ходит кусочек тебя, — я это теперь отлично понимаю. Как и всю обеспокоенность и нервы, и безумную материнскую тоску, когда долго не видишь своего ребенка.
Е. В: Конечно, благодаря технологиям общение упростилось. Не то что в 90-е, например, когда я вынуждена была уехать зарабатывать деньги в Болгарию — озвучивать сериал. И мы с Марьяной расстались на целых полгода.
М. С.: Мне было лет десять тогда. Самый страшный период моего детства. Я ужасно скучала по маме. Все, что у меня было, — это редкие междугородние звонки от нее, которых я очень ждала и после которых дико ревела.
Е. В: А мне такие сны страшные снились там, в Болгарии. Как будто мы с маленькой Марьяшей идем по лабиринту, и вдруг она теряется. Я пытаюсь ее найти и не могу. И отчаяние подступает чудовищное… Прямо сейчас готова заплакать.
М. С.: Пытаюсь представить, что мама тогда пережила. Моему сыну сейчас три года, и недавно я впервые уехала от него на пять дней на съемки. Я думала, меня разорвет от тоски, так мне было плохо. Притом что у нас был скайп и мы каждый день созванивались.
Об оптимизме
Е. В: Я понимаю, что жизнь иногда приносит сюрпризы, и, какими бы они ни оказались, их нужно принимать как данность. Мы стремимся в любой ситуации видеть больше плюсов, чем минусов.
М. С.: Я с детства помню эту фразу, которую ты говорила, когда что-то случалось. Украли деньги: «Спасибо, Господи, что взял деньгами». В любой тяжелой ситуации: «Слава Богу, что не случилось что-то еще более страшное». Как в анекдоте: думали, что дошли до самого дна, и вдруг снизу постучали. Помнишь, в 90-е, когда у нас был кризис денежный и нечего было есть?
Е. В: Я даже помню конкретный год: 1997- й. 850-летие Москвы, первый большой День города, а у нас ни гроша.
М. С.: Все копилки разбиты, из щелей, из верхней одежды все повытащено. С горстью какой-то мелочи пошли в парк Культуры, ни на один аттракцион не хватило, но мне купили берестяной ободок, и я, счастливая, гуляла в этом ободке…
Мама могла сказать: «Дорогая дочь, нам нечего есть, обойдемся без твоих сувениров, купим лучше хлеба». Но она, понимая, что нужны какие-то человеческие радости, эти деньги потратила на безделушку. И это был счастливый день! Тот ободок, кстати, до сих пор лежит у нас в деревне.
О Жанетике
Е. В: Я не встречала человека более порядочного, честного, чистого, чем моя мама. Она никогда не повышала голос. Я все свои поступки мерила по ней — она была для меня нравственным ориентиром. Замазывала двойки в дневнике не из желания избежать наказания, а из боязни маму огорчить: она ведь школу с золотой медалью закончила.
М. С.: Для многих бабушка — это пирожки, плюшки и вседозволенность. У нас было не так. Жанетик была строгая, она была глава семьи, и от ее решения, от ее настроения зависело все. Конечно, внутри нашего трио иногда создавались какие-то группировки: то мы с мамой сплочались, боясь Жанетика. То мы с Жанетиком, опасаясь мамы. Но вообще на бабушке все держалось. Она была зрелая, серьезная, уверенная. Все умела. По сравнению с Жанетиком я еще абсолютный ребенок. Да и мама, наверное, тоже.
О самостоятельности
М. С.: У нас в семье, еще начиная с Жанетика, всегда было так: легче сделать самой, чем кого-то попросить.
Я понимаю: девочка должна быть девочкой. И если рядом есть мужчина, который сделает все сам, прекрасно. Но если ты вдруг оказываешься одна и тебе сию минуту некому помочь? Мое мнение — справляйся сам. Хотя психологи, наверное, со мной не согласятся. Сейчас считается, что мужчину нужно приучать к помощи, разыгрывать из себя слабую женщину, даже если ты ею не являешься.
Е. В: Когда: «Ой, открой мне, пожалуйста, баночку с горошком…»
М. С.: …я пойду пока колесо у машины поменяю. (Смеются.)
Мне в этом плане, к счастью, повезло, мой муж — настоящий мужчина, он всегда на подхвате, у меня в этом смысле нет никаких противоречий.
Но когда его рядом нет, для меня не проблема запачкать руки. Не знаю, поменяю ли я колесо. Мама точно поменяет.
О полезных навыках
Е. В: Мне кажется, если перед человеком открываются какие-то возможности, это для чего-то нужно. Поэтому я много чего умею. Работала звонарем, и, хотя оставила это занятие, мой опыт вдохновил нескольких людей стать звонарями. Дублировала и занималась укладкой текстов к зарубежным фильмам (как у выпускницы английской спецшколы, у меня был хороший уровень языка), это помогло нам выжить в 90-е. Я могу поставить розетку, починить карниз, вставить стекло, и это помогает в быту.
М. С.: До сих пор помню мамину пятилетку — с 1999 по 2004 год, когда она работала переводчиком фильмов и мультиков. Тогда это было намного сложнее, чем сейчас. Никаких программ не было: только видеомагнитофон, телевизор и заезженная кассета. Каждый раз, когда я приходила из школы, мама сидела на кухне в клубах сигаретного дыма, обложенная бумагами, словарями, и туда-сюда мотала эту кассету, записывая подстрочник от руки.
Е. В: Ломались глаза, пальцы: все это писалось мелким-мелким почерком, для экономии бумаги, потом перепечатывалось. Я выкуривала по две пачки в день. Сейчас не курю — 20 лет как бросила.
М. С.: Мама переводила «Детективное агентство "Лунный свет"», «Все псы попадают в рай», мультики про мистера Фикса, причем она адаптировала на русский все эти стишки, песенки.
Е. В: Иногда попадались противные американские мультики, какой-нибудь «Битлджус», там весь юмор сортирный, неприятный. Было очень обидно, что нашим детям придется это все выслушивать. И я выкручивалась как могла.
М. С.: А проверяла на мне! Переведет какую-нибудь песенку и мне показывает. Я засмеюсь — значит ОК, годится.
Е. В: Особенно сложно, помню, было с песнями из «Все псы попадают в рай». Я работала в деревне и, когда волосы становились дыбом и дым валил из ушей, бросала все, шла на озеро, брала лодку, удочку. Только отплывешь подальше, закинешь удочку, и вдруг мысль в голову приходит. Срочно хватаешь весла — и давай грести к берегу, чтобы успеть поскорее записать.
О любви и нелюбви
М. С.: Можно ли избаловать любовью? Когда идет речь о чужих детях, кажется, что можно. А когда о своем, кажется, что нет. Пока, по крайней мере, я ращу своего ребенка в любви. Забавно, что, когда у меня его не было, думала, что буду очень строгой мамой. Но что-то пошло не так.
Е. В: Наверное, есть разная степень избалованности. Есть любовь эмоциональная и то, что называют любовью, но на самом деле любовью не является — это откуп. Холодный откуп подарками и торговля: я тебе купил велосипед, а ты себя так ведешь.
М. С.: Согласна. В фильме Звягинцева, например, у ребенка в комнате полно игрушек. И при этом нелюбовь. А бывает, что нет ничего, а любви — море.
О наградах
М. С.: Собираясь в Канны, я понимала всю степень ответственности: это не просто мой первый фильм и первый фестиваль. Я пойду по красной дорожке, по которой в 1960 году шла Жанна Прохоренко, моя бабушка, со своим первым фильмом — «Балладой о солдате».
Перед поездкой я пыталась разбирать фотографии из семейного архива, искать места, по которым предстоит идти. Но на месте все оказалось так суматошно и волнительно, что я даже почувствовать толком ничего не успела.
Е. В: Зато почувствовала я — огромную гордость за своего ребенка.
Ощущения от побед детей ни с чем не сравнить. Когда Марьяше присудили приз за лучшую женскую роль на фестивале «Созвездие» за фильм «Нелюбовь», у нее не было возможности получить награду, и на церемонию в Дом кино приехала я. Никогда не получала призов и не знаю, каково это. Но точно знаю, что, когда ты получаешь награду за своего ребенка, — это фантастика. Настоящее счастье.
О служебном романе
М. С.: История нашей с мужем любви началась в театре, на выпуске спектакля «Чайка». Я играю Машу, Антон — Медведенко. Поначалу это были только репетиции: Медведенко добивается Маши, а она сопротивляется. И все было так складно, искры во все стороны, Бутусов был доволен…
…А потом Граня Стеклова рассказывала, как на одной из репетиций к ней подошел Юрий Николаевич и сказал: «Ну вот. Они все испортили. Они влюбились. Ничего не работает». Но через какое-то время, мне кажется, все-таки заработало. И наша личная пьеса вышла со счастливым финалом. Самый любимый и необходимый спектакль нашего театра за все семь лет, которые мы его играем.
Е. В: Я обожаю этот спектакль. Он связывает актеров внутри Сатирикона, связывает их со зрителями, с этим местом. В нем очень много любви.
М. С.: Это правда. В «Чайке» мы много импровизируем. У нас есть определенный рисунок, внутри которого мы существуем, и текст мы не меняем — все как в пьесе написано, но мы можем просто по-разному играть одну и ту же сцену в разные дни. Какое настроение, так и будешь играть. Заложена в спектакле такая возможность. Мы меняемся – меняется с нами и наша «Чайка».
О секретах красоты
М. С.: Наша Жанетик придерживалась мнения, что каждый человек красив в своем возрасте. Она была очень против подтяжек, да и вообще не делала никаких процедур. Вместо ботокса все время шлепала меня по лбу: «Не морщи лоб!» С лицом делала только натуральное что-то. Клубничная маска, умывание льдом по утрам.
Е. В: Лед я себе тоже готовлю. Мне нравится заварить чай (очень люблю липовый), заморозить, а потом умываться таким льдом. А вообще, наш с Марьяной джентльменский набор — маникюр, педикюр, стилист по волосам и баня. Баню мы готовим сами в деревне, она не очень горячая, с веником, с травами.
М. С.: Я в курсе того, что происходит в косметологии, но к себе пока ничего не применяла. Я довольно консервативная: краситься не люблю, грима на работе хватает. Единственный раз, когда решила кардинально что-то изменить, — коротко подстриглась после рождения Гриши... Думала, что буду сидеть дома. Но через месяц мне предложили сниматься — главная роль в сериале «Напарницы». Для этого сериала меня сделали брюнеткой, и я долго не могла привыкнуть к своему отражению в зеркале.
Е. В: А я всю жизнь жила брюнеткой и не знала, что я блондинка. Около года назад кардинально изменила имидж благодаря студии красоты Тимура Бегичева и сейчас очень комфортно себя чувствую.
О спорте
М. С.: Мой спорт — это 20-килограммовая гиря в виде моего сына. Когда четыре года назад мы с мужем поехали на Кипр к друзьям, они сподвигли нас бегать по утрам. Антон очень спортивный и обожает нагрузку, я — нет, но за компанию согласилась. Даже втянулась, но по возвращении в Москву бегать с каждым днем становилось все тяжелее – сердце просто выпрыгивало. Оказалось, я была беременна Гришей.
Е. В: Люблю плавать, люблю лыжи, мне нравится ходить с палками. Этой зимой пробовала после большого перерыва встать на коньки. Каток на ВДНХ, ощущение полета, юношеский восторг и… очень неудачное падение. После этого похода с коньками больше не экспериментирую.
О естественности
М. С.: Для меня красивый человек — естественный. Бывает, у женщины вроде бы неидеальная внешность, но она гармоничная и светится внутренней красотой. Нужно, наверное, просто чувствовать себя комфортно с самим собой.
Е. В: Ощущать гармонию с самой собой не всегда получается.
М. С.: Это точно. Мне, например, нужно, чтобы был любимый человек рядом. А еще, чтобы близкие мне люди подтверждали, что я красива. Мама, муж. Сыну пока не доверяю, потому что, когда надеваю юбку, он кричит: «Мне так не нравится! Скорей снимай!» — ведь если юбка, значит, я куда-то ухожу.
Е. В: В жизни мы с Марьяшей одинаково не любим наряжаться. Нам нравится все простое: джинсы, рубашки, кроссовки, черный цвет. А мне еще — белый.
М. С.: Люблю Светлану Тегин. Мне в ее вещах комфортно. А что касается светских мероприятий, где нужно выглядеть девочкой, а еще лучше — принцессой, то у меня есть помощник по стилю Наталья Токарь, она очень помогает мне и делом, и советом.
О проектах
М. С.: Недавно снималась во французском проекте, но подробностей по условиям контракта пока раскрыть не могу. Могу сказать только, что картина уже осенью пойдет в Европе. Еще очень жду сериал «Шифр» режиссера Веры Сторожевой, работать с ней было настоящее удовольствие.
Е. В: А я недавно работала с Наташей Мещаниновой, фильм участвует в конкурсе «Кинотавр», называется «Сердце мира». Играю простую, но сильную женщину, которая в критической ситуации возьмет все в свои руки. Я таких женщин видела. Знаю. Одной из них была моя мама.
СЧАСТЛИВ ПО ПОВОДУ МУЗЫКИ К «ДОН ЖУАНУ» Интервью с Сергеем Филипповым
Сергей Филиппов, автор музыки к спектаклю «Дон Жуан» рассказал о репетициях в «Сатириконе», а также о Егоре Перегудове, с которым давно и близко дружит, о Тимофее Трибунцеве, с которым познакомился в процессе рождения спектакля, и Юрии Бутусове, которого ощутил по команде его артистов.
Сергей Филиппов родился в Москве, в детстве учился в школе искусств по классу саксофона, продолжал музыкальное образование в Англии и Индии, имеет профессию лингвиста-переводчика. Написал музыку к нескольким спектаклям театра «Современник», театра имени Пушкина, театра «Цеппелин».
- В «Сатирикон» меня мама привела первый раз на «Маугли» еще малышом. И там Володя Большов был, Алексей Якубов - он играл шакала и мочился на пальмы, я помню. Это на меня сильное произвело впечатление. Потом еще «Багдадский вор» был спектакль, «Трехгрошовая опера» и так далее, и так далее, и так далее. «Сатирикон» - единственный театр, в который я ходил регулярно время от времени и все спектакли смотрел. Просто по соседству жили.
- Моей бабушке от Совета ветеранов дали билеты на «Макбетта». Я не знаю, зачем бабушкам дают билеты на «Макбетта» - что это такое!))) Дали 2-3 билета, и я потом еще докупил билетов 10, и всех друзей со своего дня рождения повел на этот спектакль. Кому-то понравился, кому-то нет, но для меня театр открылся! В том смысле, что это может быть что-то такое, что я люблю. Бутусов меня захватил: это рок-н-ролл, это то, что мне близко - вот это сумасшествие, эксперименты, пространство – сильная вещь.
- У нас были очень хорошие репетиции «Дон Жуана». Они были счастливые, дико смешные, очень наполненные любовью, взаимопониманием. И я Егору говорил, для меня честь быть на этих репетициях, потому что я вижу какую-то красоту человеческую, от которой даже отвык в последнее время. Меня это очень сильно трогало – люди, и Константин Аркадьевич, и доверие им, и помощь, и импровизация постоянная на бешеной скорости.
- Если бы Тимофей Трибунцев был джазменом, это был бы какой-то великий импровизатор. Он импровизирует на дикой скорости в данную секунду времени именно здесь и сейчас. Захватывает дух это видеть. В спектакле 90% выросло для меня из Тимы. И их совместное с Константином Аркадьевичем поле, которое было - оно удивительное и очень красивое. Константин Аркадьевич замечательный тоже. Но ты родился в этой стране, ты ходил на эти спектакли, ты на этом вырос - так что Константин Аркадьевич - он как такой русский народный герой… Баба Яга, Карлсон, Маугли. А Тима - это незнакомая единица.
- Работа над спектаклем - это заказ и не заказ. Здесь какая-то пограничная ситуация. Это возможность что-то искать, и она оплачивается в данном случае. Когда она не оплачивается, я этим занимаюсь и так, для себя. Просто в данный момент что-то совпадает, и твои жизненные поиски еще приносят какой-то гонорар. Но это, опять же, короткий промежуток времени, и потом они снова не приносят гонорара. Это нормально.
- При создании музыки у меня всё ощущение - от пространства. Пространство сцены, пространство этюда, пространство мизансценическое, пространство человека… Т.е. вот я чувствую энергию человека, потом я с этим какое-то время нахожусь. Потом появляется пространство художественное, куда хочется пройти. Самое интересное - когда ты хочешь побывать там, где ты не был никогда.
- Если я что-то приносил, а Егор говорил, нет, не пойдет – это не огорчало. Потому что есть ощущение, что мы все находимся в сцепке, и мы пытаемся выйти на какое-то чистое решение. И режиссер хочет чистого решения, и актер его хочет, и я хочу чистого решения – мы все этот камень обгрызаем со всех сторон, и интуитивно мы хотим чего-то совершенного. Ты не можешь достичь совершенства, но пытаешься на этом доверии и взаимопонимании все лишние вещи из себя убирать, все свои музыкальные амбиции убивать. Иначе не будет понимания, будет топтание на месте.
- Я слушаю все подряд, любимая группа Radiohead. Очень много индийской музыки слушаю, очень много персидской. Я какое-то время живу в Индии и изучаю индийскую музыку. В Москве сейчас изучаю персидские инструменты. Эти миры тоже открываются, и ты туда входишь. И с театром это пробовать интересно - очень хочется всё собрать в одно, чтобы эти разные-разные-разные комнаты соединились.
- В Индии я живу у своего учителя, и мы занимаемся музыкой. Там система школы – не как у нас. Там ты живешь и теснейшим образом общаешься с утра до ночи, ты этому посвящаешь всё свое время. Это не то, что ты пришел на работу или в школу, а потом занимаешься чем-то другим. В 5 утра начинаются репетиции, потом чай, потом с 8 до 9 еще репетиции, с 9 до 11 – завтрак, перерыв, и потом опять занятия. Так до вечера, и так каждый день.
- Сколько мне дала Индия – ни одна страна столько не дала. Может быть, Англия тоже еще. Это бесконечные вселенные, которые открываются и открываются. У нас в России есть священники, есть музыканты, а в Индии каждый настоящий музыкант – он, конечно, имеет большой духовный опыт. В Москве я начал изучать друпад - это вид музыки, которую играли при дворах Махараджей, и потом на ютьюбе увидел видео моей учительницы и просто ей написал. Мы начали общаться, и я поехал.
- Этих миров во мне очень много параллельных, они друг с другом незнакомы. И поэтому я хочу их во время музыки или спектакля всех собрать в одно – гранж, персидскую музыку, индийскую – встретьтесь давайте! Подсознательно и на «Дон Жуане» это произошло. По поводу музыки «Дон Жуана» я счастлив, она интересная получилась.
- От слова «композитор» у меня глаз начинает дергаться. Потому, что композитор – это для меня человек типа Арво Пярта или Бриттена. Я же просто какой-то катализатор жизненных обстоятельств, т.е. катализатор этого спектакля в музыкальном смысле – вот я себя так чувствую. Просто я могу воспринять эту энергию, я стараюсь ее не нарушить и привлечь какие-то адекватные силы, чтобы сложилось интересное звуковое содержание этого спектакля.
- Музыка – мое средство коммуникации с миром. Во всем остальном я будто сам себе недостаточен. А звуковое пространство – это пространство, в котором я чувствую себя дома. Я окончил лингвистический университет и перевожу иногда. Я мог бы поступить в какой-то музыкальный вуз, но, слава Богу, что так не произошло. Если бы это стало для меня системой добычи денег, может, я бы давно бросил это.
- Я несколько лет жил в Англии и изучал там звук, звукорежиссуру. Это было невероятно продуктивное время для меня. Я погрузился полностью в среду единомышленников, для которых музыка – это самое важное в жизни - удивительное переживание. Сейчас технологически настолько все меняется быстро, а благодаря этому курсу я имею возможность общаться с программами, компьютерами, записывать музыку самому, записывать ее качественно, делать это интересно. В Лондоне хорошая школа.
- В ядре актёрской команды «Дон Жуана» - бутусовская компания, артисты, которых он через себя пропустил. И тут основной принцип - что ты не должен останавливаться. Ясно это понимать, видеть свой страх, который неизбежно возникает, и идти прямо туда, где этот страх стоит, именно в точку этого страха, взаимодействовать с ним напрямую, не избегать. Кажется, в спектаклях Юрия Николаевича принцип такой - идти туда, где скользко, где ты не стоишь твердо на ногах, где ты не можешь сказать, что это моя земля, где ты не знаешь ничего, где ты никогда не был. И поэтому с музыкой из-за этих ребят, из-за Тимы, хотелось максимально идти, не останавливаясь, дальше-дальше - сколько за это время ты успеешь пройти на территорию, в которой тебе неуютно, где ты не знаешь, что будет потом.
- Принцип Егора Перегудова я не знаю. У нас с ним такие трогательные отношения, что я не углубляюсь в его принципы особенно. Если мне что-то не нравится, я ему говорю иногда тактично, иногда нетактично. Егор очень мягкий человек, он нежно относится к актерам и не ставит им особенно травматичные задачи. Он слушает очень внимательно, что человек, актер может ему предложить - мне так кажется.
- Мне кажется, чувства – это слой, за которым еще много чего есть у человека. Идеальный спектакль проникает глубже, чем чувства. Удивление, воспоминание чего-то - платоновская пещера. Но то, что за чувствами, если там какой-то сильный импульс был, он с тобой продолжает работать долгое-долгое время. Восхищение, радость, гнев – быстро проходят. А более тонкая какая-то энергия, более тонкий толчок - это то, что будет тебя двигать дальше.
Отправлено: 19.09.18 16:24. Заголовок: Артём Осипов: Я арти..
Артём Осипов: Я артист, папа, предприниматель
Артем Осипов в спектакле «Чайка» в театре «Сатирикон» / Фото: пресс-служба театра «Сатирикон»
Актёр театра «Сатирикон» Артём Осипов — из тех счастливцев, что может себе позволить ходить на работу пешком: последние пять лет он живёт в Марьиной Роще. Помимо игры в театре, Артём активно снимается в кино. У него на счету около шести десятков фильмов. В их числе «Сын отца народов», «Жизнь и приключения Мишки Япончика», «День выборов-2». Только что на экранах прошёл сериал «Челночницы. Продолжение».
— Артём, в сериале «Челночницы» вы играете доктора. Для этой роли приходилось в какой-нибудь больнице набираться опыта? — Я же не первый раз играю доктора. А потом, мы сейчас живём в таком ритме, в таком графике, что отключиться от всего и готовиться к роли доктора, сидя в институтах или в больницах, просто невозможно. Нужно успеть побыть артистом театра и кино, побыть папой, побыть предпринимателем, чтобы заработать денег, чтобы в свою очередь поиграть в театре и так далее. — В кадре вы достаточно убедительны. — Спасибо. В одной из серий гримёры настолько здорово «наложили» шов персонажу Елены Пановой, что мне пришлось подключить весь свой «медицинский профессионализм», чтобы этот шов снять. Вообще, за свою актёрскую биографию я играл людей разных профессий. Сейчас, например, снимаюсь в фильме, где мой герой — оперативник. Главное, чтобы было что сыграть. — Свою жизнь вы никогда не мечтали связать с медициной? — Нет. Жизнь меня, к сожалению, всё чаще связывает с медициной в качестве пациента. В общем-то это нормально: медики шутят, что человека в 30 лет уже «снимают с гарантии». — Съёмочный процесс бывает неприятным и даже рискованным. Вам доводилось бывать в подобных ситуациях? — А как же. В одном из проектов мой персонаж должен был прыгать с моста недалеко от храма Христа Спасителя. С моста прыгнул каскадёр, а вот выплывать из холодной ноябрьской воды пришлось мне. Было дико холодно, лил дождь. На мне, конечно, был гидрокостюм, но это моментально потеряло смысл: пришлось оставить открытым горло, чтобы в кадре гидрокостюм не был виден. Ледяная вода сразу залилась внутрь. Но больше всего я боялся, что, ныряя, заглотнул грязнющей воды из Москвы-реки и у меня вырастет третья нога или хвост. Но, как видите, всё обошлось. — Вам часто самому приходится выполнять трюки? — Да, я многие трюки выполняю сам, если они не сопряжены с реальной опасностью. Как-то мы снимали эпизод, в котором моего героя сбивает машина. Мне рассказали, как это делается, и я готов был выполнить трюк сам. Но мне не дали это сделать и оказались правы, потому что даже каскадёр, выполняя его, сломал руку. — Театром вас заинтересовали родители? — В одной из школ, где я учился в начальных классах, был театр-студия. Честно говоря, не помню: родители проявили инициативу отвести меня туда или я сам пошёл, но мне там понравилось. Более того, я почувствовал, что я там нужен. — Пишут, что вы с первого же захода поступили на курс Константина Райкина в Школу-студию МХАТ. — До сих пор удивляюсь, как мне, восемнадцатилетнему мальчишке, хватило наглости, смелости, целе-устремлённости. Правда, я на тот момент уже два года оту-чился на театральном факультете Саратовской консерватории. — Вы ведь не только играете в «Сатириконе», но и преподаёте в Высшей школе сценических искусств Константина Райкина? — Это правда. И отчасти я сам это инициировал. Но в последнее время в связи с огромной занятостью уделяю этому не так много времени. Я предложил Константину Аркадьевичу попробовать преподавать «мастерство актёров в кино». Константин Аркадьевич очень тонко чувствует современные веяния и поддержал это предложение. Кстати, в одном интервью Олега Меньшикова я прочитал очень точную, на мой взгляд, фразу, что хороший театральный артист может хорошо играть в кино, может играть не очень хорошо, но он никогда не будет играть плохо. А хороший киноартист может очень плохо играть в театре. — Ваш отец музыкант. Вы в детстве тоже учились музыке. Берёте ли сейчас в руки инструмент? — Я играл на кларнете и саксофоне, но музыкальную школу не окончил. Тем не менее пару лет назад, взяв в руки кларнет, я смог сыграть что-то из «Лебедя» Сен-Санса. К моему удивлению, пальцы сами вспомнили. А вот мой отец — абсолютно человек от музыки. По специальности он аккордеонист-баянист, но умеет играть почти на всех инструментах. Более того, сам может делать свирели, рожки, трещотки… — Читала, что у вас второй разряд повара-кондитера. Как вы его успели получить? — В старших классах мы эту профессию осваивали на учебно-производственном комбинате. У меня даже мысли были продолжить развиваться в этом направлении, но уже не было времени. — У вас есть коронное блюдо? — Яичница у меня получается лучше всего. Но вообще-то я знаю, как делается тесто, кремы. Когда в тренде был торт «Тирамису», я на-учился его делать. Получилось вкусно. — Вы родились в Саратове. Часто бываете на своей родине? — Из-за того что какое-то время назад мои родители переехали в Подмосковье, я бываю там сейчас гораздо реже. Последний раз я там был, когда привозил свою жену показать ей Волгу. Мне кажется, очень важно показать родному человеку, где прошло твоё детство. В свою очередь я тоже не так давно побывал во дворе дома, где родилась Маргарита. Её первые годы жизни прошли в Минске. — Чем занимается ваша супруга? — Маргарита — прекрасная, просто невероятная мама. По профессии она менеджер, работала в разных компаниях, а сейчас администрирует нашу семью. — У вас трое сыновей. Как вы их воспитываете? — Как это ни банально звучит, я просто хочу, чтобы они выросли хорошими людьми, научились правильно относиться к родителям, друг к другу, научились ставить цели и достигать их. Когда дети ссорятся, я просто с ними разговариваю, стараюсь, чтобы они меня услышали, вступили со мной в диалог. А вообще, если я чего-то хочу от ребёнка, я должен придумать, как мне сделать так, чтобы он сам захотел этого. — У вас есть брат и сестра. Кто они по профессии? — Брат моложе меня на три года, он живёт в Питере и работает в балетной труппе Бориса Яковлевича Эйфмана. Там всё очень серьёзно. А сестра занимается международными проектами в Щукинском театральном училище. Мы дружная семья, но реальная взрослая жизнь не даёт возможности общаться так часто, как нам хотелось бы. — Вы для себя вывели формулу успеха? — Могу говорить об этом, основываясь исключительно на наблюдениях. Нужно заниматься любимым делом и много работать, в том числе и над собой. Другой вопрос, что бывает сложно понять, какое оно — любимое дело. Особенно трудно бывает в этом разобраться, когда твоё, казалось бы, любимое дело становится рутиной.
Отсюда Глафира Тарханова: «Если бы не няня, с детьми бы не справилась» Актриса и по совместительству мама четверых мальчишек откровенно рассказала о спорах с мужем и распределении семейного бюджета. Глафира Тарханова не исключает того момента, что в будущем у нее родится дочь. По этому поводу она уже строит некоторые планы.
КАЖДОЕ МОЕ УТРО НАЧИНАЕТСЯ С… того, что бужу сыновей, иногда с боем, потому что они не всегда рады идти в школу и детский сад. А мне надо их собрать, привести в чувство. Хотелось бы ответить, что, едва проснувшись, выпиваю стакан теплой воды с лимоном, но реалии таковы, что делаю это только ближе к обеду.
ОСТАВАТЬСЯ В ОТЛИЧНОЙ ФОРМЕ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ ДЕТЕЙ МНЕ ПОЗВОЛЯЕТ… работа. Живу в таком сумасшедшем графике, что объедаться просто нет времени. К тому же актерская профессия отлично организует, приходится соответствовать, ведь ты хочешь нравиться себе со сцены и экрана. Добавим сюда тот факт, что я несколько лет кормила грудью, и вот он – секрет подтянутой фигуры. Привыкла питаться здоровой пищей, чтобы ребенку поступало с молоком только все самое полезное. А вот спортом заниматься, к сожалению, практически не успеваю — не хватает времени. Даже когда не работаю, не могу отправиться на тренировку: нужно выполнять обязанности мамы. Но если вдруг выпадает редкий шанс, когда предоставлена самой себе, с удовольствием бегаю в расположенном неподалеку от дома Нескучном саду.
ТОТ ФАКТ, ЧТО Я ОКОНЧИЛА ФАКУЛЬТЕТ ПСИХОЛОГИИ, ДАЕТ МНЕ ПРЕИМУЩЕСТВА В… общении с мужем, детьми, коллегами. Благодаря образованию мне легко сохранять спокойствие в кризисных ситуациях, видеть подтекст в поведении людей. А вот советы не даю, хотя иногда и просят. Считаю, если человек загнал себя в угол, ему нужна профессиональная помощь практикующего специалиста.
СОВМЕЩАТЬ РАБОТУ В ТЕАТРЕ, СЪЕМКИ В КИНО И ХЛОПОТЫ ПО ХОЗЯЙСТВУ МНЕ ПОМОГАЮТ… мама и няня. Без них не справилась бы. А еще стиральная машинка, мультиварка… Они сокращают время, которое приходится тратить на быт. И я имею возможность посвятить его детям или любимому делу.
КАК ИСТИННЫЙ ЛИДЕР В СЕМЬЕ Я… умею решить любую проблему. Хотя, возвращаясь домой, предпочитаю забывать о своем стремлении быть во всем первой и подчиняюсь мужу — все-таки он главный.
СВОЕ 35-ЛЕТИЕ 9 НОЯБРЯ ОТМЕЧУ… на гастролях в Америке. Уже не помню, когда последний раз накрывала в свой праздник стол или ходила в ресторан: практически всегда в этот день снимаюсь или на сцене. Зато обязательно собираемся в кругу родных в другие даты – Новый год, Рождество, дни рождения детей. По таким поводам непременно готовлю свой фирменный чизкейк, домашние его просто обожают.
МОГУ ОТРУГАТЬ ОТПРЫСКОВ, ЕСЛИ ОНИ… дерутся друг с другом. Мне нередко приходится их разнимать, дабы дело не дошло до нанесения увечий. У них сейчас такой возраст, когда ссора может возникнуть из-за чего угодно.
ЕСЛИ У МЕНЯ РОДИТСЯ ДОЧЬ, НАЗОВУ ЕЕ… красивым именем. Но каким именно, пока не решила. Еще рано об этом говорить.
В НАШЕЙ СЕМЬЕ ПЛАНИРОВАНИЕМ БЮДЖЕТА… занимаюсь я. У меня более математический, чем у супруга, склад ума, так что финансовые подсчеты даются легче.
С МУЖЕМ МОЖЕМ ПОСПОРИТЬ ИЗ-ЗА… какого-нибудь фильма или театральной постановки — у нас в этом плане очень разные вкусы. А вот по бытовым мелочам разногласий не возникает. Не так много времени проводим вместе, чтобы тратить его на пререкания.
БЫТЬ МАМОЙ МАЛЬЧИШЕК – ЭТО… очень весело. Например, запрещаю им пользоваться гаджетами. И несмотря на то, что старшему, Корнею, уже 10, ни у него, ни у семилетнего Ермолая, ни у пятилетнего Гордея нет мобильных телефонов. Безусловно, дома имеется компьютер, но сидеть за ним позволено не больше часа в день, и то по учебе. В вопросах воспитания именно я отвечаю за закручивание гаек, а роль доброго полицейского исполняет няня.
БОЛЬШЕ ВСЕГО С СЫНОВЬЯМИ ЛЮБИМ… гулять. На улице каждый может заниматься чем хочет: один гоняет мяч, второй катается на велосипеде... Обожаем выбираться на природу — к озеру или в лес.
СУПРУГ НЕ РАЗРЕШАЕТ МНЕ СНИМАТЬСЯ В ПОСТЕЛЬНЫХ СЦЕНАХ И… больше ничего. Мы взрослые люди, у каждого своя голова на плечах, и все решения принимаем сообща. Даже по поводу откровенных кадров – не то, чтобы он поставил условие, просто оба пришли к выводу, что мне это не надо.
Новый сериал «Мама» выходит в эфир телеканала «Домашний» 19 ноября. Главную роль в нем играет Юлия Мельникова, которая рассказала «Вечерке» о своей новой работе. Звездный состав актеров сериала «Мама» — уже заявка на успех фильма. В нем зрители увидят Бориса Щербакова, Галину Польских, Юлию Куварзину, Владимира Кошевого и многих других известных актеров. А теперь добавьте к этому и семейную пару артистов — Юлию Мельникову и Павла Трубинера. Юлия сыграла в сериале учительницу со сложной судьбой.
— В фильме ваша героиня теряет сначала сына — его крадут, потом дочь, которую она добровольно отдает в приемную семью. Раздумывали, прежде чем согласиться на такую роль?
— Нет, ведь это история женщины, которая преодолевает страшные события в своей жизни. И это интересно играть. Моя героиня не может жить с прошлыми ошибками... Выносить, родить и кому-то отдать — это просто невозможно. Для меня сейчас все, что связано с детьми, — острая тема, потому что у меня двухлетняя дочка. И играть мне было легко, так как любая ситуация в сюжете вызывала во мне бурю эмоций, не приходилось долго настраиваться.
— Ваша героиня Вера в силу обстоятельств отказывается от любимого мужчины. Вы считаете, такие жертвы оправданы?
— Каждый случай индивидуален. Моя героиня — женщина с принципами, она не может быть счастливой, зная, что другой человек несчастен. Но есть и другая сторона медали. Главный герой Кирилл (Павел Трубинер. — «ВМ») живет с женщиной, которую никогда не любил. В данном случае несчастливы все. Я думаю, что в такой ситуации лучше уйти и дать женщине возможность найти человека, который ее полюбит и оценит по достоинству. Нередко с годами мужчина приобретает лоск, становится интересным, а женщина, к сожалению, стареет...
— А как вы относитесь к утверждению, что отношения в паре крепче, если мужчина любит сильнее, чем женщина?
— По большому счету чувство должно быть обоюдно. Тогда это счастье. Но и в том, что вы сказали, есть доля истины. Женщина более гибкое существо. Она ради блага семьи может полюбить мужчину. Мужчина — нет. Он может жить ради долга, но не более. Я обожаю женщин, и мне кажется, будущее за нами. (Смеется.) Сейчас у нас время сильных женщин, мы набираем обороты во всех сферах. Я и мужчин люблю, я не феминистка. В нашей семье, например, главный — мужчина, у нас главное слово за папой. Но я понимаю, что и на себя всегда могу положиться, у меня два высших образования.
— Ваша героиня работает в школе. Снимаясь, вспоминали свои школьные годы?
— Я имею опыт преподавательской работы. После института Константин Аркадьевич Райкин и Марина Станиславовна Брусникина очень просили меня преподавать какое-то время. Я делала спектакли со студентами, речью занималась. Студенты — это, конечно, уже не дети. Но все равно есть определенные схемы взаимодействия с людьми, которых ты пытаешься чему-то научить. Меня перед съемками пугали сменами в школе, где куча шумящих детей. Но именно в классе с детьми для меня были очень приятные и легкие съемки.
— Ваши партнеры в фильме Галина Польских и Борис Щербаков. Как вам работалось с мэтрами?
— Я очень люблю артистов этого поколения: у них особая этика, поведение на площадке, в кадре... У нас с Галиной Александровной было много трудных эмоциональных сцен. Но чтобы она когда-то устала... Уже в конце съемочного дня, перед тем как сесть в такси, могла сказать: «Боже мой, у меня отваливаются ноги!» — весело садилась в машину и уезжала. Большое счастье было с Галиной Александровной познакомиться и поработать. С Борисом Васильевичем тоже сложились теплые отношения. Мы пересекались с ним и на другом проекте. Снимали у него в загородном доме мастерскую. Я боялась помешать, все-таки это дом, личное пространство. Так Борис Васильевич вышел к вагончику: «Юля, пойдем в дом, пойдем». Мы чай с его супругой пили, пирожками они меня угощали. Так приятно.
— В фильме яркая линия детей-подростков. Вы были бунтарем в подростковом возрасте?
— Я не бунтовала, потому что у меня вообще непростая ситуация в семье. Папа погиб, когда я была маленькая. Мама меня воспитывала одна, еще бабушка и сестра. То есть абсолютно женский коллектив. Еще кошка у нас была... Я очень рано стала взрослой, начала зарабатывать. Первый мой заработок случился в 14 лет. Бунтовать не было времени. К тому же меня воспитывали, ничего не запрещая, а все возникающие проблемы обязательно обсуждались, проговаривались.
— Вы работали моделью. Как вы попали в этот бизнес?
— Меня мама туда привела. Мне было, по-моему, лет 12–13. Мальчики позже девочек развиваются, и я была самой высокой в классе. Естественно, мальчишки, которые были на голову ниже, дразнили и обзывали меня. Сейчас они все пишут мне в «Инстаграме», сразу вспомнили, что я их одноклассница. (Смеется.) Мама заметила, что я стала сутулиться, домой приходила грустная... Она меня не уговаривала: «Юля, не обращай внимания». Мы просто пошли в модельное агентство, где встретили потрясающего человека — народного артиста балета Виктора Тзапташвили. Он меня увидел и сказал: «Боже мой, это что за красота? Я хочу быть ее крестным отцом». Он все детство вел меня за руку. Вскоре я стала приходить в школу, расправив плечи, чтобы быть еще выше. Я поняла, что это достоинство. Виктор Датикович отправил меня на конкурс красоты. Там участвуют с 16 лет, а мне было 14. И вдруг я выигрываю! А главный приз — по- ездка в Нью-Йорк. Но сказали, что меня без мамы не пустят. Поэтому мне дали специальный приз жюри и второе место.
— Неужели не было зависти к той, кому отдали первое место?
— Мне мама всегда говорила: «Во-первых, делай, что должно, и будь, что будет. А во-вторых, никогда нельзя завидовать никому». Она с детства мне внушала, что у меня ни на кого не похожая, неповторимая судьба будет. У меня есть родинка на ладошке. Мама сказала: «Юля, это знак». Я в пять лет ходила, всем показывала и говорила: «Я отмечена, у меня все будет хорошо». И я в это верила и верю. Поэтому никакой зависти!
— Вы же собирались поступать в иняз. Почему все-таки выбор пал на актерскую профессию?
— У меня все хорошо складывалось в модельном бизнесе, я стала участвовать в показах в Москве. И мама с бабушкой волновались, что я не поступлю никуда. А я поступила и в Институт иностранных языков, и на режиссуру. И выбрала второе. Но, проучившись год у нас в Омске в Институте культуры, поняла, что режиссура в 16 лет — это, конечно, пропасть... Я приехала в Москву и пошла на актерский. Зато сейчас я закончила режиссуру на Высших режиссерских курсах у Ираклия Квирикадзе.
— А в «Сатирикон» к Константину Райкину как попали?
— Я ему благодарна очень, что он меня отметил, выделил и полюбил. Ведь на поступлении я читала ужасно плохо. Когда я Константина Аркадьевича потом об этом спрашивала, он объяснил: «Никто из абитуриентов не умеет правильно делать. Поэтому мы смотрим на огонь в глазах, на энергетику, на темперамент, на внутреннюю мощность. В тебе это есть, и с лихвой». Константин Аркадьевич гордится своими актерами, любит их.
— Зрители помнят вас по масштабной работе «Раскол» в роли боярыни Морозовой. Неоднозначная героиня.
— У нас была очень большая подготовка к этой работе. Мы со старообрядцами общались, они меня многому обучили. Морозова ведь святая для них, и играть эту женщину было невероятно сложно. Мы с Николаем Николаевичем Досталем могли встретиться до съемок в пять часов утра и идти в старообрядческую церковь на службу. Нашли две церкви в Москве и ходили туда. Когда у меня были очень сложные сцены, я говорила: «Давайте порепетируем. Я не знаю, как это играть. Тут такие слова о Боге, о людях. Пожалуйста». Он мне говорил: «Сейчас, сейчас порепетируем». А сам — оператору: «Снимай, она сейчас все сделает». А я думала, мы репетируем…
— Почему вас так тянет в режиссуру?
— В режиссуре я себя чувствую больше на своем месте, чем в актерстве, если честно. Мне она всегда была интересна. Я сняла два дипломных короткометражных фильма. Сейчас готовлюсь к полному метру.
— Вы снимались в «Обычной женщине» у Хлебникова. Не спорили с режиссером?
— С ним невозможно спорить, потому что это совершенно удивительный человек. Это, конечно, счастье для актера — попасть в такие руки. Я очень податлива: если я соглашаюсь сниматься, то полностью доверяю режиссеру. Я никогда не буду спорить, скандалить. Сама как режиссер знаю: если у меня есть проект, которым я увлечена, то у меня в голове уже какая-то история сложилась. И все должны играть одну историю, иначе все разваливается.
— Вернемся к сериалу «Мама»... А вы какая мама? Наседка, подружка?
— Скорее второе. У меня и с моей мамой отношения очень близкие, мы друзья. Она знает все про меня — все мои тайны, все мои секреты, начиная с детства. Когда я приходила, например, на какие-то конкурсы, девчонки некоторые говорили: «Боже мой! Ну что здесь — детский сад? Девочка с мамой приходит». А я хожу с ней, потому что мне с ней круто, мне с ней весело, мне с ней нравится. У моего мужа, у Паши, два взрослых сына, возраст 15 и 19. И еще до появления Лизы мы с ними подружились, общаемся абсолютно на равных, как друзья, легко, открыто, на все темы можем разговаривать. Мне кажется, это правильно. Сейчас, конечно, я с Лизой, как тигрица с детенышем. Как только я ее из роддома принесла, помню, мама мне говорила: «Боже мой! Ты начнешь скоро воздух стерилизовать». И тут я захожу с воздухоочистителем, она: «О-о-о!»
— Какие у Лизы отношения с братьями?
— Она так их любит! И они просто не выпускают ее из рук. Когда они приходят, Лиза их обнимает, и они могут просто лежать в объятиях друг друга, смотреть мультики. Лиза появилась на свет первого числа 11-го месяца, и один мой коллега, увлекающийся астрологией, сказал, что Лиза родилась под планетой Солнце, то есть она — свет и позитив. Так оно и есть. На занятиях гимнастикой, куда мы ее водим, она всех обнимает, всех пропускает вперед, дает свои игрушки, всем готова помочь... Паша как-то сказал: «Надо, чтобы она привыкала к тому, что не все в жизни будут ее обнимать». Но я думаю, что у нее будет сильный характер. Лиза с папой Скорпионы, она тоже с характером, не мямля совсем. Она просто очень всех любит. Но Лиза и дома только любовь видит. Паша был в командировке в Питере. Мы с ней книжку смотрим, я говорю: «Как собачка говорит?» Она: «Гав-гав». — «Как кошка говорит?» — «Мяу-мяу» — «А папа как говорит?» — «Цем-цем-цем». Это она поцелуйчики делает, потому что папа ходит за ней каждый день: «Поцелуй меня! А дай я тебя поцелую».
— Как вы думаете, у девочки, которая растет в такой семье, есть шанс не связать свою жизнь с кино, театром?
— Не знаю. Думаю, она очень мудрая девочка, и уже сейчас имеет свое мнение. Поэтому я, конечно, буду отталкиваться от того, что она захочет. Просто я знаю слишком много тяжелых моментов, связанных с этой профессией, чтобы желать ее своему ребенку. В современном мире столько классных профессий появилось. Может быть, она выберет что-то свое.
— Актерская семья, в любом случае, это два амбициозных человека. Вы с мужем не ревнуете к успехам друг друга?
— Паша больше снимается… Я в театре в это время. Ревности нет. Наоборот, он очень меня стимулирует. Я не очень люблю хвататься за все подряд, лишь бы только сниматься или лишь бы попасть на обложку журнала. У меня другие приоритеты, цели, задачи. Если это действительно что-то интересное, то очень хочется в этом участвовать. А потом на одну роль с Пашей нас все равно не утвердят, пол же разный. (Смеется.) Я всегда вижу, как он радуется моим успехам. Но он никогда не будет льстить: «Ой, ну ты просто прекрасна!» Нет. Когда меня кто-то хвалит, он стоит рядом и гордится. Я это чувствую. И вижу, как у него глаз загорается.
— Дома нет правила — о работе не говорим?
— Нет. Мы разговариваем, потому что мы этим живем, болеем. Обязательно все обсуждаем, советуемся. Именно Паша был инициатором, чтобы я все-таки пошла на режиссуру. Потому что он чувствует, что я хочу, читает то, что я пишу.
— Нет задумки снять мужа в своем фильме?
— Он снимался в моей первой короткометражке, и есть задумка пригласить его в полный метр. Сейчас я как раз ищу героя лет от 35 до 45. Если Паша подойдет на роль, то конечно. А если не подойдет, он и сам не возьмется.
— У вас то гастроли, то съемки, получается отдыхать с семьей?
— В прошлом году мы с Лизой и Пашей почти на месяц уехали в Азию. Впервые. До сих пор вспоминаем, пересматриваем фото. Это был идеальный отдых, мы были в состоянии благости, гармонии, любви.
СПРАВКА
Юлия Мельникова родилась в 1981 году в Омске. Карьеру начинала в модельном бизнесе. Сегодня — актриса театра «Сатирикон», куда ее взяли за два года до окончания Школы-студии МХАТ. В кинематографе настоящий успех пришел к актрисе после съемок в сериале «Раскол» (2011). Также в фильмографии актрисы роли в таких сериалах, как «Грач», «Смерть шпионам. Ударная волна», «Тихая охота», «Уик-энд», «Власик. Тень Сталина», «Шелест». Дипломированный режиссер: окончила Высшие режиссерские курсы (мастерская Ираклия Квирикадзе).
Отправлено: 04.12.18 11:42. Заголовок: Владимир АРЕФЬЕВ: «П..
Владимир АРЕФЬЕВ: «Поверьте, к театру нужно относиться с уважением».
Владимир Арефьев, народный художник России, главный художник Музыкального театра им. К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко рассказал о работе в «Сатириконе». Художник создал сценографию и костюмы к двум спектаклям нашего театра. Обе – постановки Егора Перегудова и совершенно разные по жанру. Русская классика, неторопливая, раздумчивая, боголюбивая история о простом человеке в России, рассказанная с проникновенной теплотой и сердечностью – «Человек из ресторана» 2015 года по Ивану Шмелеву. И драйвовая, дерзкая «неистовая комедия» о вечном распутнике, хулигане, безбожнике, бунтаре, жизнелюбивом авантюристе и заложнике своей неотразимой харизмы – недавняя премьера «Сатирикона» «Дон Жуан» по Мольеру.
Героем сегодняшнего выпуска стал художественный руководитель Российского государственного театра "Сатирикон" Константин Райкин. На что он пошел ради того, чтобы родная дочь играла в "Сатириконе"? О его неоднозначном отношении к мату и алкоголю и что общего между театром и футболом? Подробности смотрите в программе телеканала Москва 24 "Важная персона".
Звезда сериала «Измены» Глафира Тарханова: «К сожалению, второго сезона не будет»
Исполнительница роли Даши дала эксклюзивное интервью порталу Teleprogramma.pro. Сериал «Измены» — один из тех, который достаточно правдоподобно и при этом красиво и ненавязчиво показывает то, что происходит в нашей жизни. Жестко, хлестко, бескомпромиссно. Это история про пары, у которых явно не все гладко в отношениях. История про то, когда люди делают друг другу больно, теша свое собственное самолюбие.
Многих зацепила пара Стычкин — Тарханова. Глафира прекрасно сыграла избалованную жену богатого бизнесмена Юры. Ее роль — полная противоположность главной героине Асе (в фильме ее играет Елена Лядова). Даша — холеная девушка, не определившаяся, чего хочет в жизни…
Редакция портала Teleprogramma.pro пообщалась с актрисой Глафирой Тархановой о том, как она сама относится к сериалу и когда нам ждать продолжения этой истории.
— Глафира, вам легко далась эта роль?
— Я все же актриса и работаю в театре «Сатирикон». И сказать, что это для меня было ново… Нет, конечно! Мне свойственно перевоплощаться на сцене в разные роли.
— Ваша героиня Даша очень эксцентричная! Она так вдохновенно устраивает истерики по поводу и без. А вы в реальной жизни вспыльчивый человек?
— Я в жизни вспыльчивый человек, но я с этим борюсь… Сейчас уже меньше. (Смеётся.) Это сильно проявлялось в подростковом, студенческом возрасте. Сейчас я всё-таки стараюсь контролировать свои эмоции. Но, конечно, я не Даша, мы совсем разные.
— Даша в итоге разобралась, чего она хочет?
— Если говорить про финал истории, то Даша так и осталась в подвешенном состоянии, но с какой-то своей позицией она все же разобралась. Например, поняла, что неправильно жила. А с тем, что будет дальше, ей еще надо разбираться, несмотря ни на что. Даша очень близка многим, она просто запуталась.
— Зрители ждут продолжения сериала. Будет ли второй сезон?
— Нового сезона не будет. Это идея сценаристки Даши Грацевич, она изначально не хотела продолжения сериала. По крайней мере, я ничего не слышала об этом.
— Скоро Новый Год. Что пожелаете нашим читателям и поклонникам сериала «Измены»?
— Раз мы говорили о вспышках, пусть в новом году будет меньше негативных вспышек. Пусть они будут любовные, добрые, улыбчивые. Вспышки в объятиях, поцелуях… И побольше позитивного, а не криков и нервов!
Челнинка вытянула счастливый билет после разговора с Константином Райкиным
В 16 лет Елена Голякова решила связать свою жизнь с театром и уехала покорять Москву. Поступить в театральный вуз с первого раза она не смогла, но уже в следующую приемную кампанию была зачислена в высшую школу сценических искусств К. Райкина. А потом ей выпал шанс сыграть одну из главных ролей в спектакле российского государственного театра «Сатирикон». О своем пути на большую сцену она рассказала «Челнинским известиям».
– Елена, в каком возрасте вы поняли, что хотите связать свою жизнь с театром?
– Все началось с того, что я перевелась в другую школу. Познакомилась с одноклассницей, которая предложила сходить в театральный кружок при КБК. Он стал основой моей будущей профессии. Серьезные шаги сделала спустя год, решив пойти на кастинг в театральный класс «Подмастерья» при театре «Мастеровые». Занималась там до 11-го класса.
– Как решились уехать после школы в Москву и поступить в театральный? Родители поддержали выбор?
– В один прекрасный день сказала родителям: «Я поступаю в театральный». Тогда еще не знала, в какой именно город поеду, но больше всего хотела в Москву. Мама была категорически против, были ссоры. Пришлось настоять на своем. Но когда уже начался процесс поступления, родители меня поддержали, ведь им важно, чтобы я была счастлива. В первый раз я не поступила, но мечту не забросила. Жизнь в столице меня изменила, сделала крепче. Это помогло преодолеть конкурс в 300 человек на место в Высшую школу сценических искусств Константина Райкина.
– Трудно было пробиться на столичную сцену?
– Вопрос борьбы — это не ко мне. В каком-то смысле я вытянула счастливый билет. На втором курсе учебы мой художественный руководитель Константин Аркадьевич подошел в коридоре и сказал: «Почитай, пожалуйста, вот эту пьеску. Хочу поставить ее с тобой и твоими однокурсниками». Можно сказать, именно тогда началась моя сценическая столичная жизнь. Единственное место, где идет борьба, – это при поступлении в театральный. Постоянно приходится находиться в режиме боя, внутреннее сердцебиение не дает расслабиться, всегда находишься в напряжении.
– В каких спектаклях играете сейчас?
– Занята в шести постановках. Дебютировала в 2016 году в пьесе «Лекарь поневоле», в нее-то меня и пригласил Константин Аркадьевич. На этом этапе жизни самой серьезной постановкой стала «Бесприданница», где играю роль Ларисы Огудаловой. В 2019 году будет премьера пьесы Даны Сидерос «Всем, кого касается». Основное действие происходит в школе, у меня роль татарской школьницы.
– Какую роль мечтаете исполнить?
– Определенных предпочтений нет. На свете столько прекрасной драматургии, в которой хочется поучаствовать, сыграть всех персонажей, мужчин и женщин. Невольно возникает желание прожить миллионы разных жизней.
– Чем любите заниматься в свободное от работы время?
– Люблю свою профессию, дом и театр. Как говорят «в театре не работают, а служат». Конкретного увлечения нет, я очень разносторонняя, люблю петь.
– Снимаетесь ли в кино или сериалах?
– В съемках пока не принимаю участия, но планирую. Очень люблю фантастику, сказки.
– Приезжаете ли в Набережные Челны? Как город видится издалека?
– Набережные Челны обожаю и иногда приезжаю. Считаю его своей родиной, скучаю по его прекрасным местам.
Судьба Глафиры Тархановой оказалась схожа с долей героини из сериала "Громовы"
Глафира Тарханова в "Судьбе человека" рассказала о том, что у нее немало общего с героиней из сериала "Громовы". Именно эта роль принесла ей известность. В киноленте Тарханова сыграла Настю – старшую дочь в многодетной семье, на которую в одночасье легла забота о трех младших братьях и матери.
Самой Глафире было три года, когда у отца диагностировали доброкачественную опухоль. Через несколько лет он полностью потерял зрение, и девочке приходилось везде быть его поводырем.
"В начале подросткового возраста это было важным уроком – ты не делаешь то, что тебе хочется, а заботишься о близком. Это правильно настраивает на жизнь, ты переоцениваешь мир", — говорит сегодня Глафира.
А тогда ей из-за близких людей пришлось отказаться не только от подростковых забав, но и от первой любви.
Когда в семье родилась младшая сестренка, ей пришлось расстаться с юношей, в которого Глафира была влюблена, поскольку тому не нравилось гулять с коляской.
После школы Глафира поступила сразу в два лучших театральных вуза, выбрала Школу-студию МХАТ, попав к Константину Райкину. Уже вскоре состоялся ее яркий дебют в "Сатириконе" — в спектакле "Доходное место".
Тарханова говорит, что безмерно благодарна Райкину за то, что на протяжении многих лет режиссер сохранял за ней роль, когда она трижды уходила в декрет, а затем возвращалась в театр.
Сегодня Глафира – не только востребованная актриса, но и счастливая жена и многодетная мать. С мужем Алексеем Фадеевым они уже вместе 13 лет, у них растут четверо сыновей: Корней, Ермолай, Гордей и Никифор.
Глафира говорит, что в лице Алексея нашла надежного мужа, каким и представляла его себе в мечтах. "Хоть я и не искала принца, но какой-то образ у меня был, и он совпал вплоть до цвета волос". – признается актриса.
Правда, для мира в семье пришлось постараться: после свадьбы Алексей поставил Глафире довольно жесткие условия.
Чего требовал от жены Алексей, и чего ей стоило согласиться на эти условия? Что купила Глафира на гонорар от эпизодической роли в "Сибирском цирюльнике"? Почему Тарханова решилась на домашние роды, а ее дети носят именно такие имена? Какие методики используют Глафира с Алексеем в воспитании детей? И как двум актерам удается уживаться под одной крышей?
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 5
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума