Легендарный и редкий в афише спектакль, и как же я его ждала, и главное было интересно, чем же он такой особенный? Вышла с глазами как блюдца, за день пришла в себя) Сумбурные зарисовки шокированного человека: 🍏Сначала они все как дети. Дети, которые дурят и творят черти что, но это вызывает улыбку. И прям вот переживаешь за Антона Кузнецова, который бегает босиком и мало ли куда он там наступит, реквизита-то как всегда разбросан вагон. Владимир Большов под белым зонтиком и дождем из бутылки - предельная степень умиления) Артём Осипов под красным зонтиком - ух ты, приятно познакомиться, а я-то жалела что пропустила тот раз, когда вместо него был Добронравов, а вот ты, Артем, оказывается какой. 🍏Эти дети все-таки взрослые, потому что на придуривание ещё накладывается чувственность, даже там, где магнетизма точно по сюжету не предполагалось. 🍏Цветы, яблоки, веревки, вода, все как всегда в избытке, вместе с деревянными рамами (похоже на мастерскую?) очень даже «деревенский» эффект. На заднем фоне два деревянных креста, зачем кресты, о чем это? А ладно, потом разберёмся. 🍎Режиссёр сидит на сцене, режиссёр танцует, режиссёр крушит микрофон. Актеры в тапочках прибираются на сцене в антракте, переговариваются, дорисовывают декорации. Все мило и по-домашнему? А мне всю ночь снилось, как я ловлю Бутусова, чтобы взять автограф, слегка побаиваясь, что его сценическое воплощение порвёт меня на кусочки. И вот интересно, как чувствует себя актёр, который волочит тело любимого режиссера со сцены? (#чеготамтольконебыло) 🍎Когда появлялись декорации эти белые... брр) Просто какая-то иллюстрация к фоновому, сосущему страху (наверное, смерти, и не только своей). А треш-финалы - как попытка не встречаться с этим всерьёз. Но увы, #всесерьезно, и если у Чехова можно надеяться до последнего, то тут все начинает лезть наружу уже заранее. 🍎Это самый безжалостный Бутусов из тех, что я видела. Я уже привыкла, что он чередует трагедию с чем-то трогательно-очищающим, но здесь не было мне очищения, здесь справляйся сам как знаешь. Чеховские герои безжалостны не по-шекспировски тотально, а по-будничному походя, так что на сцене самый настоящий Чехов и есть. 👇👇👇 🍎И вообще все настолько по-настоящему - мне было страшно за Большова, у которого Сорин хочет жить, а его не лечат... страшно, что спектакль-то оказывается «о юности и смерти», потому что детям нет поддержки, да и никому нет, и кресты уже понятно о чем, один большой, второй поменьше и в праздничных фонариках. И вот кажется - дайте Трибунцеву побольше времени, он вытащит из этой черноты, он умеет. Но нет, не та история... 🍎Выходила - думала как люди ходят и любят эту Чайку, я ж ещё раз такое не выдержу несмотря на все прекрасное, что там есть. Хотя не знаю, может это только меня так припечатало. Прошёл день - я набралась храбрости и готова возвращаться) Не точно, но возможно, следующая Чайка будет в феврале
de gustibus aut bene, aut nihil: "Чайка" А.Чехова, "Сатирикон" в театре Вахтангова, реж.Юрий Бутусов
И снова встретил американскую пару, которая приезжает смотреть спектакли - они накануне возвращения в США пошли пересмотреть "Чайку", до этого успели метнуться в Петербург пятый раз на "Макбет. Кино", и рассказали, что познакомились там со зрительницей, которая "Макбета" видела тридцать три раза. А через проход от них по первому ряду сидела девушка, которая всегда покупает билет специально на это место, откуда ее Дорн с регулярно вызывает в первом акте на сцену, приглашает ознакомиться с пьесой Треплева среди чеховских персонажей. Мои рекорды куда скромнее - я не подсчитаю уже в точности, сколько раз ходил на "Чайку" Бутусова, но едва ли больше десяти с момента премьеры, и всегда делал перерывы. Сейчас пришел впервые после прошлого лета, когда "Чайку" тоже играли в театре Вахтангова, но, кстати, травмированного Артема Осипова на роли Дорна заменял Виктор Добронравов, что тоже оказалось необычайно интересно (так-то все занятые актеры с премьеры и по сей день играют без состава):
Однако еще интереснее, что, кажется, что Чайка" Бутусова только в театре им. Вахтангова, где ЮН с нынешнего сезона главный режиссер, и обрела не просто новую жизнь, но завершенную форму: сновидению о театре необходим все-таки антураж с бархатно-позолоченным залом - ни родная площадка "Сатирикона", переделанная из кинотеатра, ни Театриум на Серпуховке, ни подавно ДК МАИ (я там "Чайку" не видел - а вот "американцы" и там успели!) не дают того ощущения чистой театральной игры, напряжения между залом и сценой, которое в "Чайке" является определяющим. Ну и присутствие в игровом пространстве режиссера, конечно - когда ЮН в первом акте после "провалы пьесы Треплева" выбегает на сцену и под фонограмму пожара срывает бумагу в деревянного остова задника - это все равно что он сам становится на этот момент огнем, это же он "горит". Вот такого огня захотелось мне (еще и после очередного просмотра "Горя от ума" Туминаса накануне - там да, мой личный рекорд ничем не перекрыт) под занавес "Золотой маски", где на удивление много случилось занятного и достойного, но больше дыма, а с огнем напряженка. Тогда как первое впечатление от "Чайки" в "Сатириконе" -
- обновляется при каждом заходе: пьеса заканчивается, а спектакль нет; бутусовская "Чайка" - театр, который всегда с тобой. Значит, опять всю ночь будет выть собака.
КАЖДАЯ СТРОЧКА КАК НАТЯНУТЫЙ БОЛЬНОЙ НЕРВ ⠀ #Чайка. Проблемы с воображением. Это может огорчить маму. Видела и такое. ⠀ Для меня нет в этой пьесе положительных персонажей - они все в клетках. Не могут выбраться из деревни, из любви, из иллюзий, из-под маминого мехового крыла. ⠀ Тем острее воспринимается это все, особенно штрихами Бутусова. Тяжелые камушки, падающие в медный таз слезами. Герои кричат о том, что у них внутри, разрывая на себе одежду. И наконец мой самый любимый режиссёр, выжигающий себе сердце баллончиком с краской. ВОТ ТЕБЕ И ТЕАТР! ⠀ Песня Tombe la neige в этом спектакле снова застала меня в сложной ситуации. Но сейчас я наслаждаюсь искусством, а не бегу от мотивов любви. Искусство обращает нас внутрь себя, нарисуй на стене ручку и открой дверь, там все ответы.
Отправлено: 18.04.19 09:32. Заголовок: Чайка. Сатирикон; в ..
Чайка. Сатирикон; в зале Театра им.Вахтангова. 15.04.2019.
Хорошие люди подсказали, а то могла бы и не вспомнить о дате: вчера исполнилось ровно 8 лет с премьеры «Чайки». Значит, тогда, 15 апреля, я видела ее в 4-й раз... В первый прогон, благо, зал был практически пуст, посмотрела спектакль с четырех разных мест. Нашла для себя оптимальное. По возможности, с него (плюс-минус) и смотрю все эти годы спектакль.
В зале Сатирикона это был 1 ряд, 11 место. В год премьеры «Чайки» в зале стояли еще старые, «оливковые» кресла. Помост сцены практически нависал над первым рядом, давая интересный эффект действию... и не только действию, но и взаимосвязи зрителей и актеров. «Чайка» ведь всегда основывалась на этом единении: всем сердцем любящие театр — и актеры, и публика, проживали то, что автор написал... и еще много чего сверху. Смена местами человека из зала и Дорна была совершенно естественной. Не режиссерским приемом, а... ну, вот так и должно было быть, и никак иначе. И Тригорин с монологом подходил так близко, что казалось: он не стоит ногами на сцене, а зависает в черном небе среди сонма белых звёздочек-лепестков. Бывало и очень приятное, и забавное. Например, зрительнице, у которой сильно болела голова, в антракте чашку чая принес сам Бутусов. Мы оставляли на его режиссерском столике в зале конфеты и другие вкусняшки. А однажды девушка, нарыдавшись над печальной судьбой Треплева, протянула руку, да и погладила его нежно по голове (это когда он на авансцене головой на подушке лежит) — перепугала тогда, кстати, актера...
Не то, чтобы я считала фанатичное постоянное смотрение того или иного спектакля абсолютной нормой. Хотя... почему нет? Ведь у многих есть место, в которое он придет, когда ему плохо. Или наоборот — очень хорошо. Есть любимые книги — и прекрасно своевременен совет Моцарта: мол, коль мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро». Или сходи на сатириконовскую «Чайку», на которой, ежели спектакль тебе по сердцу, можно и поплакать, и посмеяться, и умилиться. И еще встретиться с друзьями — их много всегда и в зале, и на сцене... как же мы их всех любим и уважаем! Не маленькая длительность спектакля — это словно бы разговор с умным и приятным тебе собеседником... так не хочется, чтобы он завершился.
При этом лично мне «Чайка» каждый раз дает пищу для ума. Уж сколько лет смотрю спектакль, а практически каждый раз нахожу что-то, почти не замеченное раньше. Или замеченное, но... спектакль столь насыщен, что мгновенно отвлекаешься на другое. Вчера вот например зацепилась мыслью за не один раз произнесенное «не читал». Они все друг друга читали. И творчеством интересовались. Поэтому фраза про «жалкие водевили» и не разрезанные страницы журнала... это так, чтобы ужалить побольнее. Знает Треплев, что мать его и правда никогда в таких спектаклях не играла. А Тригорин наверняка прочел рассказ «конкурента» - возможно, еще в редакции в рукописи. Он же умен, должен знать, что пишет конкурент и быть готовым к неожиданностям.
Ну вот. «Чайки» теперь не будет до следующего сезона, да и там неизвестно... Нет, пусть так: и неизвестно, когда именно спектакль будут играть. Мы успеем соскучиться... Точнее, прямо по Бабелю, ничего больше не ожидая, мы готовы уже сейчас броситься к кассе, которая должна открыться на следующий день.
Погружение в спектакли Юрия Николаевича Бутусова неизбежно приводит к зависимости от его постановок. И это невероятное ощущение, которое лично я не могу поймать с другими режиссерами, как ни стараюсь. Должны совпадать мироощущения, энергетика и фиг знает, что ещё. Ты просто чувствуешь, что ДА, это твоё. Вчера было 8лет Чайки. И всего лишь моя третья. Второй ряд партера дает совершенно другие ощущения. А вы замечали могилу канатов справа от сцены?(фото7) Да, это те канаты, на которых висят белые и черные помослы- пакеты и в конце безжизненно раскачивается Марина Дровосекова @marusiadrovosekova , боже я просто замираю, когда она танцует. А ведь до меня только вчера дошло, что это образ Караваевой. Тормоз я. На заключительном диалоге Агриппины @_agrippina_ И Тимофея @tribuna У меня навернулись слезы. Можно написать много слов, но они не передадут весь трагизм от безысходности любви. И сам Юрий Николаевич вчера был другой. Нерв был, но безнадега ушла( я смотрела в марте 2018, как раз после ухода из Ленсовета) Какой-то творческий азарт, невероятная энергетика и ощущение полёта.Это было вчера и длится сегодня.
Спектакль театра «Сатирикон» «Чайка» в постановке Юрия Бутусова 16 мая будет представлена на юге США в Санта-Фе. Там, в кинотеатре Violet Crown Santa Fe, состоится специальный HD-показ видеоверсии спектакля (проект продюсера Эдди Ароноффа).
«Проект отлично зарекомендовал себя, показы с 2016 года собирают полные залы, – отмечает пресс-служба «Сатирикона». – Показ видеоверсий задуман как «возможность принести домой (в США) частичку России». В основном зрители в Америке – это российская диаспора, но и другая часть аудитории активно разрастается».
«Неистовая постановка Юрия Бутусова изобилует невероятной свободой и открытостью, погружая в муки творчества и тоски художника, который надрывно пытается найти свой собственный язык, – дополняет Stage Russia HD. – Это не только спектакль о театре, это антология театра, который пожирает своих детей, словно монстр».
The Seagull I recently saw an amateur student production of Chekhov’s The Seagull/Chaika.
While I don’t want to review that production now, it did remind me of some of the great versions of the play I’ve seen, including Trevor Nunn’s production at the RSC in 2007 and a compelling interpretation by Iurii Butusov at the Moscow Satirkon theatre in 2011.
Butusov’s ‘Chaika’ gave us an inverse Chekhov, the mirror opposite, life turned upside down – as though reflected in Gogol’s puddle. All the hidden, latent emotions that simmer under the surface of the text, all the implied feelings that remain unsaid in the casual flow of conversation; they all came bubbling up to the surface in sudden eruptions. Dorn, yearning for his youth, would rise out of his chair and break into a breathless virtuoso dance routine, pirouetting around the stage, before sinking back exhausted into resigned contemplation.
In the final scene, Konstantin repeated his line: ‘Nekhorosho esli kto-nibud’ vstretit ee v sadu i potom skazhet Mame. Eto mozhet ogorchit’ mamu’ / ‘It won’t do if someone bumps into her in the garden and then tells Mother. It might upset Mother’, over and over again, screaming it, whispering it, crying it, shooting himself again and again, until finally his mother entered with the gun, delivered the line and shot him – red wine splatting against the white canvas behind.
Many scenes (or more accurately ‘beats’) were given this treatment, the characters repeating their lines, swapping roles, reappearing aged, until finally a naturalistic version was performed and the action would move on. Everything was externalized, the love triangles reified in the form of three huge swings, hung from the ceiling, that the characters would play with and entangle themselves in. The play begins with Masha leading Medvedenko around the stage on all fours by a leash, symbolizing his subservience.
Butusov stripped the play down to its bare essentials, the interrelationships of the characters as they struggle with their emotions and become swamped by life’s pressures – at various points seagull feathers would drop from the ceiling and cover the actors on the stage like snow.
At the end of each scene, the director himself would run down through the audience and help the actors destroy the set – this was particularly significant at the end of Act One, when Butusov started tearing down the little stage on which Nina had performed Konstantin’s new experimental play. The director was not just breaking the fourth wall, he was breaking every wall!
What becomes clear the more times I see this play is that it is a drama about the inadequacy of symbols. “I’m the Seagull”, says Nina, “No, that’s not it”. We try to live our lives like we see them on the stage or in a book, but sometimes words and metaphors are not enough to convey the complexities of things.
That is not to say that life does not sometimes imitate art. Butusov’s production owes much to the theatrical legacy of the great early Soviet directors Tairov, Vakhtangov and of course Meierkhol’d. In Act One, Konstantin stages his own play with Nina, an attempt to find ‘new forms’ that anticipated the innovations these directors would bring to the Russian stage over the next few decades.
When Stanislavskii first staged The Seagull in 1898, Konstantin was played by none other than the young Meierkhol’d himself.
ПЕРЕВОД СТАТЬИ
чайка
Я недавно видел любительскую студенческую постановку чеховской "The Seagull / Чайки".
Хотя я не хочу сейчас пересматривать эту постановку, она действительно напомнила мне о некоторых замечательных версиях пьесы, которые я видел, включая постановку Тревора Нанна в РКК в 2007 году и убедительную интерпретацию Юрия Бутусова в Московском театре Сатиркон в 2011 году.
Бутусовская "Чайка" дала нам обратную Чехову, зеркальную противоположность, перевернутую вверх дном жизнь – как бы отраженную в гоголевской луже. Все скрытые, скрытые эмоции, которые кипят под поверхностью текста, все подразумеваемые чувства, которые остаются невысказанными в случайном потоке разговора; все они всплыли на поверхность во внезапных всплесках. Дорн, тоскуя по своей юности, вставал со стула и начинал исполнять затаивший дыхание виртуозный танец, кружась по сцене, прежде чем снова погрузиться в изнеможенное созерцание.
В финальной сцене Константин повторил свою строчку: "нехорошо если кто-нибудь" встретит еэ в саду и потом скажет мамэ. Это может огорчить 'маму ‘ /' не пойдет, если кто-то наткнется на нее в саду и потом расскажет маме. Это может расстроить маму’, - снова и снова кричал он, шептал, плакал, стрелял в себя снова и снова, пока, наконец, его мать не вошла с ружьем, поставила веревку и выстрелила в него – красное вино брызнуло на белый холст позади.
Многие сцены (или, точнее, "удары") были даны этой обработке, персонажи повторяли свои линии, менялись ролями, снова появлялись в возрасте, пока, наконец, не был выполнен натуралистический вариант, и действие двигалось дальше. Все было внешне, любовные треугольники воплотились в виде трех огромных качелей, подвешенных к потолку, с которыми персонажи будут играть и запутываться. Спектакль начинается с того, что Маша водит Медведенко по сцене на четвереньках на поводке, символизируя его покорность.
Бутусов обнажил пьесу до ее голых основ, взаимоотношения персонажей, когда они борются со своими эмоциями и захлестываются давлением жизни – в разные моменты перья чаек падали с потолка и покрывали актеров на сцене, как снег.
В конце каждой сцены режиссер собственноручно пробегал сквозь публику и помогал актерам разрушить декорации-это было особенно заметно в конце первого акта, когда Бутусов начал сносить маленькую сцену, на которой Нина ставила новую экспериментальную пьесу Константина. Директор не просто ломал четвертую стену, он ломал каждую стену!
Чем чаще я вижу эту пьесу, тем яснее становится, что это драма о неадекватности символов. ” Я Чайка“, - говорит Нина, - ”нет, это не то". Мы стараемся жить так, как видим их на сцене или в книге, но иногда слов и метафор недостаточно, чтобы передать всю сложность вещей.
Это не значит, что жизнь иногда не подражает искусству. Постановка Бутусова во многом обязана театральному наследию великих ранних советских режиссеров Таирова, Вахтангова и, конечно же, Мейерхольда. в первом акте Константин ставит свою собственную пьесу с Ниной, пытаясь найти "новые формы", которые предвосхитили инновации, которые эти режиссеры принесут на российскую сцену в течение следующих нескольких десятилетий.
Когда Станиславский впервые поставил "Чайку" в 1898 году, Константина играл не кто иной, как сам молодой Мейерхольд.
Yury Butusov’s new production of Anton Chekhov’s “The Seagull” is the most voluminous I have ever seen of this play. That is not because the performance runs nearly five hours, but because in this director’s hands the text expands to proportions I had never imagined.
Butusov made it seem as though the play actually takes shape before our eyes on the stage of the Satirikon Theater. As if Chekhov words are being written, or rewritten, right there on the spot.
There are numerous reasons why that is so — Butusov shuffled the scenes around; he shuffled the actors around, allowing, for example, five different performers to take on the role of the frustrated young writer Treplev in Act 4; he entirely re-imagined several characters, especially the estate manager Shamrayev, who here is a flamboyant wannabe comedian played by the same actor who plays Shamrayev’s son-in-law.
Butusov himself takes the stage several times in order to lead dances, manipulate stage props or unleash a passionate cri de coeur when, for a moment, he assumes the role of Treplev.
But there is also magic at work here. No simple list of director’s tricks can possibly account for the heights this performance reaches time after time.
“The Seagull” is a play about art and artists. Treplev (Timofei Tribuntsev) imagines himself an innovative writer who, in the famous formula, is seeking “new forms.” His mother Arkadina (Polina Raikina) is a popular provincial actress who brooks no competition for the attention she demands. Her beau and Treplev’s rival Trigorin (Denis Sukhanov) is a well-known writer who, as he implies, writes well though Turgenev writes better. Nina Zarechnaya (Agrippina Steklova), the neighbor girl from across the lake, has it in her mind to be an actress, but does she have what it takes? Even Arkadina’s brother Pyotr Sorin (Vladimir Bolshov) wanted to be a writer in his younger days, although he never became one. And, as noted, Shamrayev (Anton Kuznetsov) here is something of an itinerant clown.
The caustic family doctor Dorn (Artyom Osipov) famously declares at one point, “How nervous everyone is! And how much love there is!” But what really fills Butusov’s version of this play to the brim are the thunder and lightning that explode from the constant flow of creative juices and artistic egos. Even those not involved in the making of art are defined by it.
Chekhov’s melancholy Masha, who hates her father, pines for Treplev but marries a local school teacher and invariably wears black for she is in “mourning for her life.” She is played here by Maryana Spivak as a tough, intelligent woman who is grudgingly willing to play the muse for artists who might be inspired by her.
All of these characters are in the process of creating their lives — or of watching them fall apart, which just may be a closely related activity.
To suggest that visually, designer Alexander Shishkin conceived a set that often looks like the chaotic space of an artist’s workshop. At various times the stage is strewn with ropes, flowers, crosses, stand-alone door frames, crude drawings done live on a paper wall, and a table full of fruit that suggests an extraordinarily luxurious still-life painting.
Chekhov’s tale about the jealousies, rivalries and ambitions among Arkadina, Treplev, Trigorin and Nina Zarechnaya remains intact. But it now slips into the shadow of this production’s main thrust — an attempt to discern what art is, how is it made, who makes it, and why do they do it?
Butusov eliminates the consideration of “success” and “failure” in art. This is an exploration of a process, and that process is the only thing that has meaning.
This is visible clearly in Act 4 when numerous actors share segments of the monologue between Treplev and Zarechnaya. By this time both have had some success — he at writing, she on stage — but both are still wracked by doubts.
By shuffling actors who have played Arkadina, Trigorin, Masha and others into this scene, Butusov creates something of a quadraphonic portrait of the creative personality. He demonstrates that greatness is precariously close to mediocrity while suggesting that the opposite is also true.
As for the price one pays and the rewards one reaps for committing oneself to a life in art, Butusov’s final image provides a stunning answer. A dancing girl (Marina Drovosekova), a character Butusov added to the cast, weeps tears of diamonds.
That, incidentally, is giving nothing away. You’ll have to see this extraordinary production to see how that simple miracle — just one of many — is performed.
“The Seagull” (Chaika) plays Friday, May 12, 15 and 27 at 7 p.m. at the Satirikon Theater, located at 8 Sheremetyevskaya Ulitsa. Metro Marina Roshcha. Tel. 689-7885, www.satirikon.ru. Running time: 4 hours, 45 minutes.
ПЕРЕВОД
Бутусов смотрит на искусство в экстраординарной "Чайке"
Автор: Джон Фридман 4 мая 2011 года
Новая постановка Юрия Бутусова по пьесе Антона Чехова "Чайка" - самая объемная из всех, что я когда-либо видел. И не потому, что спектакль идет почти пять часов, а потому, что в руках этого режиссера текст расширяется до таких пропорций, о которых я и не мечтал.
Бутусов сделал вид, что спектакль на самом деле складывается на наших глазах на сцене театра "Сатирикон". Как будто чеховские слова пишутся, или переписываются, тут же на месте.
Есть много причин, почему это так — Бутусов перетасовал сцены; он перетасовал актеров, позволив, например, пяти разным исполнителям взять на себя роль расстроенного молодого писателя Треплева в акте 4; он полностью переосмыслил несколько персонажей, особенно управляющего усадьбой Шамраева, который здесь является ярким подражателем комедианта, которого играет тот же актер, который играет зятя Шамраева.
Сам Бутусов выходит на сцену несколько раз, чтобы вести танцы, манипулировать сценическим реквизитом или развязать страстный cri de coeur, когда на мгновение он принимает роль Треплева.
Но здесь тоже действует магия. Никакой простой список режиссерских трюков не может объяснить те высоты, которых этот спектакль достигает раз за разом.
"Чайка" - это спектакль об искусстве и художниках. Треплев (Тимофей Трибунцев) воображает себя новаторским писателем, который, по известной формуле, ищет “новые формы"."Его мать Аркадина (Полина Райкина) - популярная провинциальная актриса, которая не выдерживает конкуренции за то внимание, которое она требует. Ее кавалер и соперник Треплева Тригорин (Денис Суханов)-известный писатель, который, как он подразумевает, пишет хорошо, хотя Тургенев пишет лучше. Нина Заречная (Агриппина Стеклова), соседская девушка из-за озера, мечтает стать актрисой, но есть ли у нее то, что нужно? Даже брат Аркадины Петр Сорин (Владимир Большов) в молодости хотел быть писателем, хотя таковым и не стал. И, как уже отмечалось, Шамраев (Антон Кузнецов) Здесь чем-то напоминает странствующего клоуна.
Едкий Семейный доктор Дорн (Артем Осипов) лихо заявляет в какой-то момент: “как все нервничают! И сколько же там любви! Но то, что действительно наполняет Бутусовскую версию этой пьесы до краев-это гром и молния, которые взрываются от постоянного потока творческих соков и художественных эго. Даже те, кто не участвует в создании искусства, определяются им.
Чеховская меланхоличная Маша, ненавидящая отца, тоскует по Треплеву, но выходит замуж за местного школьного учителя и неизменно носит черное, потому что находится в “трауре по своей жизни"."Здесь ее играет Марьяна Спивак-жесткая, интеллигентная женщина, которая неохотно соглашается играть музу для художников, которые могут быть вдохновлены ею.
Все эти персонажи находятся в процессе создания своей жизни — или наблюдения за тем, как они разваливаются, что просто может быть тесно связанной деятельностью.
Чтобы предположить, что визуально, дизайнер Александр Шишкин задумал набор, который часто выглядит как хаотичное пространство мастерской художника. В разное время сцена была усеяна веревками, цветами, крестами, отдельно стоящими дверными проемами, грубыми рисунками, сделанными живыми на бумажной стене, и столом, полным фруктов, что наводит на мысль о необычайно роскошном натюрморте.
Чеховская Сказка о ревности, соперничестве и амбициях Аркадиной, Треплева, Тригорина и Нины Заречной остается нетронутой. Но теперь она проскальзывает в тень главного направления этой постановки — попытки понять, что такое искусство, как оно делается, кто его делает и почему они это делают?
Бутусов исключает рассмотрение понятий "успех” и "неудача" в искусстве. Это исследование процесса, и этот процесс-единственное, что имеет смысл.
Это ясно видно в акте 4, когда многочисленные актеры разделяют сегменты монолога между Треплевым и Заречной. К этому времени оба уже добились некоторого успеха — он на писательском поприще, она на сцене, — но оба еще терзаются сомнениями.
Перетасовывая актеров, сыгравших Аркадину, Тригорина, Машу и других в этой сцене, Бутусов создает нечто вроде квадрофонического портрета творческой личности. Он показывает, что величие опасно близко к посредственности, и в то же время предполагает, что верно и обратное.
Что касается цены, которую человек платит, и вознаграждений, которые он получает за то, чтобы посвятить себя жизни в искусстве, окончательный образ Бутусова дает потрясающий ответ. Танцовщица (Марина Дровосекова), героиня Бутусова, добавленная в актерский состав, плачет бриллиантовыми слезами.
Это, кстати, ничего не дает даром. Вы должны будете увидеть эту экстраординарную постановку, чтобы увидеть, как это простое чудо — всего лишь одно из многих — выполняется.
“Чайка "играет в пятницу, 12, 15 и 27 мая в 19.00 в театре "Сатирикон", расположенном по адресу: Шереметьевская улица, дом 8. Метро Марина Роща. Тел. 689-7885, www.satirikon.ru . время выполнения: 4 часа, 45 минут.
After the Anger Contemporary Russian theatre reflects a divisive political moment with rage, irony and low-fuss experimentation.
BY ROB WEINERT-KENDT We’re only 45 minutes into an almost-five-hour-long rendition of The Seagull, and the director himself has stormed the stage. To destroy a canvas flat with his bare hands. To the snarl and rumble of electric guitars.
It’s self-evidently an orchestrated moment, as are the many interventions and meta-theatrical gambits that pepper Yury Butusov’s fierce, expansive, often hauntingly ruminative production of Chekhov’s masterpiece about an extended family of self-dramatizing narcissists and lopsided, inchoate couplings. But the punkish, strangely exuberant anger behind Butusov’s repeated appearances on stage—and indeed behind every element of this strenuous and sensuous production at Moscow’s Satirikon Theatre—feels authentic, deep-rooted, barely in control, as if a lid had been lifted over a raging furnace.
I later ask John Freedman—the American journalist who’s made Moscow his home since 1988, and the Russian theatre his beat at the English-language Moscow Times since 1992—about the rage I felt pulsing through Butusov’s Seagull. This, he replies, is the anger and frustration inherent in any artistic endeavor, particularly a collaborative one like theatre; Butusov’s riotous deconstruction, in fact, is all about the theatre and his anguished place in it.
Perhaps. But it was hard to not experience this assaultive Seagull—in which the despairing writer Treplev, played by Timofei Tribuntsev, plays crucial late scenes with his head shrouded in a bloody shirt, and a sprawling dinner scene pauses to inhale the vapors of T Bone Burnett’s fatalistic blues “It’s Not Too Late”—as an expression, at least in part, of a more immediate discontent. This was April, after all, on the occasion of the annual Golden Mask Festival, a sort of best-of-the-year theatre Olympics held each year in Moscow. And as that month sat poised uneasily between the widely dreaded reelection of Vladimir Putin in March and his reinstallment as Supreme Leader—sorry, Prime Minister—in May, I was inclined to see everything on the stages of this urbane, muscular capital city through the lens of a divisive and complicated post-post-Soviet moment in Russian culture and politics.
Whether it was reimagined classics (Butusov’s Seagull, Konstantin Bogomolov’s gender-bent Lear. A Comedy) or the no-frills mix of devised and documentary storytelling lately emerging from tiny hipster companies like Teatr.doc and Praktika Theatre, the Russian works I saw in April resonated with the nation’s disharmony and unease—with the terrible sense that its illiberal past has seeped back into the neoliberal present, snuffing out hopes for a truly liberal future—in varying registers of defiance, melancholy and resignation. ...........
ПЕРЕВОД
После гнева Современный российский театр отражает расколотый политический момент с яростью, иронией и малозаметными экспериментами.
АВТОР: РОБ ВАЙНЕРТ-КЕНДТ Мы всего лишь 45 минут в почти пятичасовом исполнении "Чайки", и сам режиссер штурмовал сцену. Чтобы уничтожить холст плоский с голыми руками. Под рычание и грохот электрогитар.
Это самоочевидно оркестрованный момент, как и многие интервенции и метатеатральные гамбиты, которые перчат яростную, экспансивную, часто навязчиво задумчивую постановку Чеховского шедевра о расширенной семье самовлюбленных нарциссов и однобоких, зачаточных муфт Юрия Бутусова. Но подлый, странно буйный гнев за неоднократными выступлениями Бутусова на сцене—и действительно, за каждым элементом этой напряженной и чувственной постановки в Московском театре "Сатирикон" -ощущается подлинным, глубоко укоренившимся, едва контролируемым, как будто крышка была поднята над бушующей печью.
Позже я спрашиваю Джона Фридмана-американского журналиста, который сделал Москву своим домом с 1988 года, а русский театр-своим битом в англоязычной Moscow Times с 1992 года—о ярости, которую я чувствовал, пульсируя через Чайку Бутусова . Это, отвечает он, гнев и разочарование, присущие любому художественному начинанию, особенно совместному, как театр; буйная деконструкция Бутусова, по сути, все о театре и его мучительном месте в нем.
Возможно. Но трудно было не испытать это ужасно Чайка—в которой отчаявшийся писатель Треплев, которого сыграл Тимофей Трибунцев, играет решающую конце сцены с головой, закутанной в окровавленную рубашку, и расползание сцене делает паузу, чтобы вдыхать пары Т Боун Бернетт фаталистическое блюз “еще не поздно”—как выражение, по крайней мере частично, более неотложными недовольство. Ведь это было в апреле, по случаю ежегодного фестиваля " Золотая Маска в Москве ежегодно проводится своего рода Лучшая театральная олимпиада года. И пока этот месяц с трудом балансировал между широко ожидаемым переизбранием Владимира Путина в марте и его восстановлением в должности верховного лидера—извините, премьер—министра-в мае, я был склонен видеть все на сцене этого урбанистического, мускулистого столичного города через призму противоречивого и сложного пост-постсоветского момента в российской культуре и политике.
Будь то переосмысленная классика (Чайка Бутусова, пологий Лир Константина Богомолова. Комедия ) или без излишеств смесь изобретенного и документального повествования, недавно появившаяся из крошечных хипстерских компаний, таких как Teatr.театр дока и практики, русские произведения, которые я видел в апреле, резонировали с дисгармонией и беспокойством нации-с ужасным чувством, что ее нелиберальное прошлое просочилось обратно в неолиберальное настоящее, задушив надежды на подлинно либеральное будущее—в различных регистрах неповиновения, меланхолии и смирения. ...........
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 8
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума